Некоронованный

Несколько дней пути от стойбища к стойбищу. Ими-ики становилась событием… никакие рассказы о чужаках были уже неинтересны, дайте только всем посмотреть на нее, а лучше потрогать. Фириэль сначала терпела, потом не выдержала и взглянула с таким гневом, что лоссофов словно порывом ветра отбросило… и те так одобрительно закричали «ими-ики!», что олени шарахнулись от шума. Ну да, если она женщина-муж, то и на любопытство должна отвечать как мужчина. Какой воин позволит его касаться?!

Стало значительно проще.

Ики нюхал морской воздух. В эту зиму было много незнакомых запахов. Запах мороза изменился. Он стал дурным, словно где-то огромный косяк рыбы поплыл кверху брюхом. Будто где-то выросла сопка в дюжину раз выше прочих и перекрыла путь ветрам, так что на морском просторе душно, как в кол-тэли.

Сейчас пришла весна и прогнала дурной запах. Но она несет новый… запах беды. Снежные земли не простят восточному морозу, что он дерзко хозяйничал здесь. Они ответят. Плохо ответят.

Это будет тяжелое лето.

Ики давно разучился тревожиться. Он был как его море: одарит, не нарушив свой бег, убьет, не сбив ритма волн. Жизни и смерти приходят как волны, чувствуй их ритм и не ошибешься.

Сейчас же ритм сбит.

Зимой мороз пах не только смертью. Он пах чужаком, и этот запах был незнаком лоссофу.

Ики боялся его.

Хотя Ики не должен бояться.

И сейчас с юго-запада шел чужой запах. Так пахнет огонь, если жечь в нем не кости и жир, а дерево. Так пахнут раскаленные камни после этого костра. Он не был бедой, но он тревожил. Он всё менял, и этим был неправильный.

Его не должно здесь быть.

Ики знал, что так пахнут чужаки, которых нашел Нярох. И хотя о чужаках говорили или хорошее, или удивительное, Ики знал, что они – беда для элмхоласыт.

Которых эти южане зовут на своем языке лоссофами.

Ики оказался древним стариком. Арведуи, рисовавший в своем воображении силача-воина, облегченно вздохнул, но сразу понял: зря. С воином они бы договорились. А с этим… окрестные камни дружелюбнее.

– Хотал йомас, – сказал дунадан.

– Добрый… встреча, – отвечал лоссоф.

– Ты знаешь Всеобщий?!

– Мой род учить язык юга, – проговорил старик. Он словно жевал деснами каждое слово, с трудом выталкивая его из себя.

– Мы благодарны твоим людям, – князь подстраивался под его речь, говоря так медленно, как только мог, чтобы вождь понимал его, – за спасение наших жизней.

– Идти домой, – отвечал тот. – Есть еда. Потом говорить.

Жилище Ики было непохоже на зимние дома: обложено дерном. На северной стороне этого дома еще держался лед. А зимой, наверное, оно казалось просто огромным сугробом… если бы не дым над ним.

Обед был прямо как в Гондоре. Знать южного королевства была бы поражена таким сравнением: как можно подумать, что есть нечто общее между беломраморными чертогами и этим жилищем северного дикаря, где еда, приправленная свежей кровью, считается лакомством?! Но и Фириэль, и Арведуи вспоминали другое: трапезы, где ты должен быть учтив с тем, кто тебе не друг. Потому и должен быть учтив, что он не друг. Какую бы еду ни предложили – с благодарностью примешь.

Нярох поймет, если покачаешь головой: извини, нам это непривычно. Тут – ешь, не спрашивай и говори, что вкусно.

…вот да, лучше не спрашивать, что же они тебе дали.

Прошел день, второй. Их принимали как гостей, уважительно… и отчужденно. Вряд ли Ики что-то сказал домашним, пока чужаки его не слышат. Тут чего и незачем говорить: всё видно по его лицу. Океан теплее, чем его взгляд.

Много ли надо времени, чтобы сказать «Оставайтесь с нашим народом»? Няроху и мига не понадобилось, и без знания языка обошлись.

Арведуи с Фириэлью тоже не нужны были слова. Тоже хватит взгляда.

«Не тревожься, мы выдерживали всё, выдержим и это».

«Я знаю».

То он ей, то она ему. Хорошо, что вместе.

Слова были нужны для другого. Оказывается, они привезли семье вождя бесценный подарок: свою речь.

Лоссофы когда-то знали Всеобщий, но это было так давно, что скрыто даже от преданий. Вожди дольше других хранили речь великих земель, но и у них она приходила в упадок. А тут – люди с юга. Люди, которые готовы говорить, говорить и говорить с тобой.

Особенно пылок был внук Ики, Хулах. Молодой мужчина лет двадцати, уже женатый и, если они правильно поняли, ставший отцом, но еще юношески горячий, он расспрашивал их, требовал, чтобы исправляли все его ошибки, повторял за ними сам, словно спешил… что? в совершенстве овладеть Всеобщим за несколько дней?

А что будет потом?

Только переглянуться, подбодрить друг друга взглядом – и отвечать на вопросы молодого лоссофа.

Вряд ли мнение внука будет что-то значить для Ики, и всё же… всё же.

Свидетелями разговора были небо, земля и море. И холодный сырой ветер, который привычен жителю побережья.

Людей в свидетели не брали.

– Вы приносить беда, – резко сказал вождь. – За вами идти огонь и мороз.

– Огонь? – Фириэль не смогла сдержать изумления.

О каком огне он говорит?!

– Огонь и мороз, – не пожелал объяснить Ики. – Беда для лоссофы.

Арведуи молча наклонил голову. Он не будет ни лгать, ни обнадеживать по-пустому.