Некоронованный

Лишь Ики стоял неподвижно, глядя на Хулаха, деловито распоряжающегося домочадцами. В молодости, когда у него еще было имя и он был охотником, Ики так смотрел на дичь, занося острогу. Если верны легенды о заморских эльфах, нет народа зорче. Но: Хулах увидел их, а они не увидели его. Хулах посмотрел в их сторону, они же на него не взглянули. Случайность? Из таких случайностей и складывается судьба.

Сегодня Хулах решил свою.

Люди стояли полукругом у костра. Плечом к плечу, закрывая огонь от беснующегося на мысу ветра. Ветер здесь всегда был такой, что мог сбить неосторожного с ног. И задуть, разметать небольшой костер этому ветру было легче легкого.

Разжечь большое пламя они не могли: надо было беречь топливо. Ночь долгая. А по ту сторону ночи продолжается жизнь. Кости им еще понадобятся.

Так что надо оберечь этот огонь, маленький. Эльфы увидят. Ночью его будет хорошо видно.

И потому люди стояли живой стеной. В несколько рядов. Дунаданы – чтобы закрыть от ветра костер, лоссофы – чтобы закрыть от ветра южан.

Грели друг друга лучше, чем это сделал бы самый высокий костер.

Ночь. Хмурая, беззвездная. Во весь север.

Заледеневшее море. Ветер. Каменный мыс.

И дерзкий рыжий огонек жизни.

Люди стояли, не ощущая усталости. Им не хотелось ни есть, ни пить. Волнение клокотало в их душах, надежда пьянила сильнее вина.

Серая чернота ночи и пляшущее пламя.

Лишь стоящие с краев иногда нагибались – подложить еще костей, бросить кусок жиру.

Что такое надежда? К кому и когда она приходит? Реальность она или выдумка? А если выдумка, то чья? Слабых, чтобы найти утешение? Или сильных?.. а зачем сильным выдумка? А если реальность, то можно ли ее взять в руки? – реальные вещи ты держишь в руках…

Надежда этих людей была реальностью.

Кучка костей и жира, горящих на скалистом мысу.

Надежда этих людей была самой простой, самой обыденной реальностью.

Когда стало светать, то, не сговариваясь, было решено дать догореть этим костям, новых не подкладывать.

Когда стало еще светлее, стали видны фигуры, осторожно идущие по прибрежному льду. А у самого горизонта – смутный абрис эльфийского корабля.

Эльфы ловко взбирались на утесы со стороны моря – для человека эти скалы были неприступны, но Старшие, легкие и ловкие, поднялись здесь быстрее, чем дошли бы до тропы.

Лоссофы смотрели на них так, как мог бы глядеть ребенок, явись к нему во плоти герои сказок.

– Добрая встреча, – прозвучал над оледеневшей землей певучий голос.

Прозвучал впервые с того древнего времени, когда здесь проходили корабли пытливых мореходов, чтобы нанести на карту очертания северных берегов.

Тонлинд огляделся и узнал того, к кому и был отправлен.

– Добрая встреча, князь Арведуи.

– Поистине, добрая, – выдохнул дунадан.

– Владыка Кирдан послал нас к тебе на помощь, как ты и просил. Не наша вина, что мы добирались так долго.

«Просил». Просьбу передать мог только…

– Аранарт?

– Он в Мифлонде, – кивнул эльф, чуть удивленный, что надо подтверждать это. – Он рассказал нам, что ты бежал на север, но он полагал, что…

– Ты говорил с ним? Ты сам? – от обычного спокойствия князя остались одни осколки.

– Да, говорил, – голос Тонлинда стал звучать терпеливо, раз уж надо и в третий раз сообщать одно и то же. – Почти год назад.

– Жив… – ахнула Фириэль. Привыкшая за этот год, что дурные вести сменяются лишь более дурными, она сейчас слушала эльфов так, как если бы они говорили на квэнья: все слова знакомы, а смысл ускользает.

Мать вскинула руки к лицу, словно плакальщица, слезы – не горя, а радости! – горячие, крупные слезы полились из-под ладоней в меховых рукавицах, живое чувство взломало лед мужества, которым была скована ее душа, Фириэль рыдала, захлебываясь слезами, рыдала от счастья, выплакивая всё невыплаканное от горя, всё, что оно молчала об Ондогере, Артамире и Фарамире, об Ондомире и Алдамире, о родине, отвергшей ее сына, о новой родине, потерянной ею, рыдала яростнее, чем над павшим; Арведуи подхватил ее, сжал, но не успокаивал, понимал – ей надо выкричать всё наболевшее, а она всё не могла уняться, хотя уже сознавала: нет повода для слез, только вот рыдания рвались из горла, как кровь толчками из раны, «просто слезы», – успевала она выдохнуть мужу, и снова, снова… никто, кроме Арведуи, никогда не видел ее плачущей, да и он редко, а сейчас ей не было дела до того, что смотрят, что все смотрят.

Смотрели неотрывно.

В священном ужасе.

Это был день невозможного. День, когда приплывает эльфийский корабль. День, когда кричит Ими-ики.

Волки. Стая бледных волков по их следу.

Светлые их чувствуют. И не боятся.

И привели волков сюда.

Волки поземкой крадутся мимо тэли, волки струйками холода забираются в тот, где Светлые рассказывают южанам, как искали их в Синих Горах, люди не знают о волках, а вот собаки их чуют и воют – то одна, то другая… волки спешат дальше, помечая нашу землю как свое место охоты, но на земле волков мало, волки скользят по льду, то собираясь в стаю, то разбегаясь одиночками… сколько волков у того каяка Светлых. что показался Хулаху китом?