Некоронованный

– И всё же часть его силы осталась. Полагаю, твой враг – ведь его недаром зовут Чародеем – нашел способ направлять ее. Но не тревожьтесь, – эльф взглянул на дунадана и лоссофа, – как ни могуч назгул, он бессилен причинить подлинный вред. Что он может сделать? Наслать мороз? но нам мороз не страшен, а люди умеют греться. Наслать морок? чтобы одолеть мороком эльфов, нужна сила его властелина. Вселить в наши души отчаянье, чтобы мы перестали бороться с ветром и холодом? нет, – Тонлинд улыбнулся, – нет, назгулу такое не по силам.

Он обратился к Ики:

– Так что оставь свои страхи, благородный друг. Ручаюсь, мы благополучно отвезем твоих гостей.

Собачьи упряжки весело неслись по прибрежному льду, а Арведуи предпочел бы, чтобы звери шли самым медленным из медленных шагов.

Надо было решать – и решаться.

Ики молчал. Его молчание упиралось дунадану в спину, как неумелому воину упирается на привале корень или ветка в бок.

Ики всё сказал. Всё – это мало слов. Очень мало.

А Светлый сказал много. Очень много. Очень много слов – это ничего. Меньше чем ничего.

Дыра.

Арведуи остановил собак.

Нарта вождя пронеслась вперед, Ики развернул ее, вернулся.

– Спасибо, – сказал дунадан. – За всё спасибо. И за предупреждение – особенно.

Ики молча смотрел на него. Ждал.

– Я верю тебе.

Окаменевшее лицо вождя дрогнуло. Южанин останется. Останутся морозные волки.

Что теперь ждет?

Ничего. Выдержат как-нибудь. Южане хитрые, они еще получше освоятся и придумают… разного.

Страшно.

Страшно, когда бледные волки рыщут по твоей земле.

Но придется жить с этим.

– Я верю тебе, – повторил Арведуи, – но именно поэтому я должен уплыть.

– Ты? – прохрипел лоссоф.

– Я. Это ведь за мной охота.

Ики молчал. Он смотрел сейчас в ясные серые глаза южанина и понимал: он прав. Его нельзя отговаривать.

– У вас на севере вождем становится Видящий, – князь заметно сдерживал волнение, – у нас просто старший сын старшего сына. Но мне кажется: я вижу свой путь. Я должен плыть на этом корабле.

– Светлый мочь быть… правда… прав, – выговорил Ики.

– Да. И об этом я думал. Ты видишь смертельный риск, а Тонлинд видит, как избежать его. Смерть охотится за этим кораблем, но эльфы могут уйти от погони.

Ики почувствовал, что южанин лжет. Не ему. Себе.

Как они живут на своем юге, если у них вожди ­– не Видящие?

– Ими-ики плыть с… ты?

– А кто бы ее отговорил? – вздохнул Арведуи. – А вот моих людей я попрошу тебя оставить до лета. Потом с Нярохом уйдут на юг. И доберутся уже до наших земель.

Вождь кивнул.

Арведуи смотрел на юг. Разъяснилось, низкое солнце светило ему в лицо.

– Очень не хочется умирать. Всю жизнь знал, что к этому придет, последний год звал смерть за собой, звал и убегал… а теперь надо идти к ней навстречу. Страшно.

– Страшно, – кивнул Ики.

– Послушай, – князь решительно сдернул рукавицы. – Может быть, я только себя пугаю, и надо верить не своим страхам, а слову эльфов, но… мне так будет спокойнее.

Он снял с пальца кольцо Барахира.

– Это не просто цветные икры. В этом кольце – судьба нашего народа. Многие тысячи лет его истории. И не только. Возьми его. Сохрани.

Ики взял валинорский перстень темными морщинистыми пальцами.

– Я спасать ваша жизнь, – сказал лоссоф. – Я беречь это кольцо.

Арведуи кивнул:

– Если когда-нибудь…

– …и тогда я сказал твоему отцу: «Если когда-нибудь человеку твоего рода будет нужна будет моя помощь, пусть пришлет мне это кольцо, и я отдам ему то, что ныне должен тебе».

– Прошу тебя, король Фелагунд, расскажи о той битве.

– Мне странно, Берен, что ты просишь меня об этом. Разве не был ты там, подле своего отца?

– Да, был. – («Гм. А точно был? Не помню. Надо будет дома перечитать».) – Но эльф и адан по-разному смотрят на мир. Прошу, расскажи, как это видел ты.

И он стал рассказывать.

Он смотрел на ночное небо над Северным Всхолмьем, за парой отрогов спокойно спал Форност, здесь, в этой пещере горел небольшой костер, по стенам висело несколько тканей, принесенных Линдис (она отказывалась видеть в голых камнях прекраснейшие из эльфийских чертогов, а эти полотнища примиряли для нее действительность с воображением), сама Линдис, переименовавшая себя в Линдира, была пока слугой Финрода и тихонько сидела в уголке, Береном был Садрон, завтра утром должны были явиться все остальные, а у них пока Берен пришел в Нарготронд, и вот Финрод ему рассказывает, какой для эльфа была битва в топях Серех.

Эта ночь и этот рассказ были лучшим, что у них случилось на той игре. Арведуи совершенно не ждал, что Берен-Садрон попросит его об этом, он не был готов, но надо было ответить на просьбу, и он просто распахнул свое сердце ночи, тишине и… едва ли памяти предков, но тому чувству близости к ним, на которое он привык опираться, как на руку товарища в темноте.

Он не сочинял, не придумывал, он просто проживал тогда эту битву, проживал за всех – за Финрода, за Барахира, за Берена, за безымянных эльфов и людей, он говорил – и друзья видели это его глазами и чувствовали это его сердцем.

Долгий. Долгий путь.

Долг.

Осколки. Сколько? Свобода – осколки долга.

Вдребезги.

Блеск.

Брызги.