Некоронованный

Нинниах, сама искусная вышивальщица, позабыла и о войне, и о гибели мужа, и о неведомой ей судьбе сына, видя, как дева-фалмари размечает будущий рисунок на тунике. Сама аданет сперва рисовала бы на воске, потом сделала бы рисунок на коже, чтобы, прикладывая его, обводить тонкой кисточкой и наконец стежками обозначить край… а эльдиэ долго смотрела на расправленную перед ней ткань, затем взяла ее в руки и по гладкому шелку как по нанесенному рисунку прошила линии герба.

Надо ли говорить, что всё было безупречно ровно?

– Как?! – не удержалась Нинниах. – Как ты смогла?

– Я же их вижу, – улыбнулась эльфийка странному для нее вопросу.

Работа шла довольно быстро. Слишком поспешно для эльфиек: было заметно, что им странен человеческий обычай создавать вещь – чтобы та просто была, не разговаривая с ней во время работы, не чувствуя ее дыхание. Им это было почти больно поначалу… но потом они расслышали ритм людей и подхватили его. А арнорские вышивальщицы, в свою очередь, невольно присматривались к тому, как работают женщины-фалафрим, и с удивлением чувствовали, что эта спешная вышивка становится для них вдохновенной, как если бы они не торопились совсем никуда.

Понимание росло, и искры Семизвездья зажигались одна за другой.

Ужинать было необходимо в общей зале. К утолению голода это не имело никакого отношения. Он князь, он должен сидеть во главе стола и есть медленно и спокойно. Это вселяет уверенность в его людей.

Он предпочел бы засунуть кусок в рот, будучи один и у себя, и запить прямо из кувшина, но он будет подносить к губам великолепный кубок в виде прозрачной раковины на высокой подставке. Всё ведь в порядке. И будет еще лучше.

Его самого подают на ужин сегодня. И завтра. И вчера.

Но пить он будет только воду. От вина зверь, вцепившийся когтями в сердце, не ослабит хватку – да и не хочешь ты, чтобы она ослабела. А вот силы хмель отнимет.

Какая-то женщина идет через весь зал. Ты вдруг понимаешь, что не помнишь ее имени, хотя должен его знать. И это очень плохо. Надо будет попросить Хэлгона, чтобы выяснил имена всех и подсказывал, если что. Но сейчас надо улыбнуться ей глазами, показать, что узнал. Ей будет приятно. Вот так.

– Мой князь, мы закончили первую.

Она разворачивает черный шелк, в ее руках сияет Семизвездье.

Ты можешь только кивнуть – медленно и благодарно. Всё остальное сделают они. Зал взрывается криками радости.

Всё так. Это много больше, чем вышитая туника.

Это знак того, что они – не бродяги, которым эльфы из милости дали еду и кров. Это знак того, что они – Арнор.

– Хэлгон, ты надел бы… – вопрос очень прост, но задать его трудно, – чужой герб?

– Твой герб, – поправляет нолдор.

– Да. Я очень хотел бы, чтобы в этом эскорте был ты.

Аранарт напряжен, предчувствуя отказ. И не удивлен, видя, как теперь былой аглонец хмурится, подбирая слова. Для согласия столько усилий не нужно.

Что ж, значит, надо сказать это «нет» за него.

– Прости. Я понимаю: твоим лордом был и остается Келегорм и смерть вас обоих не меняет ничего.

– Ты не понимаешь.

Нолдор глядит в сторону, будто в чем-то виноват. Но в чем?

– Аранарт, об этом всё равно пришлось бы говорить. Что ж, значит, сегодня.

– В чем дело?

– В моей смерти, Аранарт. И в твоих линдонских союзниках.

Князь пристально смотрит на него, требуя продолжения.

– Это был Арверниэн, – спокойно произносит нолдор. – Теперь понимаешь? Или я должен рассказывать тебе… подробности?

– Если хочешь.

– Не хочу.

И так всё ясно.

Плохо. Очень плохо. И очень невовремя.

– И что ты предлагаешь делать? – бесстрастным тоном спрашивает князь.

– Прежде всего, я хочу, чтобы ты понял. Я не держу на них зла за мою смерть… они защищали свой дом, я выполнял приказ, иначе ни для них, ни для меня было невозможно. Для меня всё это в прошлом, спасибо Намо. Для них – тоже. Но я не хочу возвращать это в настоящее. А среди линдонцев есть те, кто знает меня в лицо. Они видели меня мертвым… или знают о моей смерти. То, что я здесь… снова в Эндорэ… ты понимаешь, о чем это говорит. Нет, тебе не понадобится прятать меня, как беглого преступника. Если они меня увидят… не случится ничего страшного, они поймут, что моя вина перед ними искуплена и прощена… но…

– Но?

– Но им будет больно меня встретить.

Аранарт прошелся по комнате. Вот только отголосков Первой Эпохи ему не хватало. Вот только решения неразрешенного тогда…

– Так что ты предлагаешь? – повторил он свой вопрос.

– Я умею быть незаметным не только в лесу, – пожал плечами разведчик. – Просто помни, что мне надо держаться подальше от линдонцев. Остальное я сделаю сам.

– Ты не мог погибнуть как-нибудь по-другому?! – Аранарту хотелось кричать, но сдавленный голос прозвучал тише шепота.

– Ну, в Дориате меня недострелили. А хорошего орка не встретилось…

Князь зашипел сквозь стиснутые зубы.

Нолдор молчал. Вина, даже отпущенная, не перестает быть грузом, который тебе нести дальше.

Аранарт кусал губы, не глядя на былого аглонца. Или слово «былой» – лишнее? Смерть не освобождает эльфов от их прошлого.