Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Попустило его только на льду. Я выпустил его туда, как рыбку, измордованную нетерпением, еле догнал — Юри чуть не выперся в одном блокираторе, забыл снять.

Я смотрел, как он катается, сначала просто размашистыми шагами, осторожно пробуя лед и глядя строго под ноги, а потом тянется, разминая шею и плечи, делает развороты.

Я вынул из сумки свои коньки и выехал к нему, чтобы сделать растяжку. Юри ждал меня у дальнего края.

Каток был пуст, мы приехали рано, а пошептавшись с работниками, я еще и выцыганил минут двадцать лично для нас.

— Хороший каток, — Юри поднял голову к потолку. — Больше, чем в Китае.

Я понимал его — тоже любил огромные пространства. Чем больше льда, тем лучше. Страх бортов был, наверное, у каждого фигуриста, арена же позволяла их вообще не чувствовать. Каждый звук, каждая царапина на льду гулко отдавались в прохладном воздухе.

Юри оглянулся через плечо, кивнул — помоги мне.

Я придерживал его за талию, пока он забрасывал ногу на бортик, плавно отвел назад, потягивая сначала легко, мягко. Потом отпустил одну руку и надавил на бедро. Юри сжал зубы.

— Терпим.

— Терпим, — согласился Юри и закрыл глаза, наклоняя голову.

Я положил руку на поясницу и прогнул его спину вперед, пока он не коснулся лбом колена. Юри сдавленно застонал в темную ткань.

— Слишком быстро?

— Нормально, — Юри странно пыхтел. — Как обычно.

— Просто ты…

— Прости, — Юри аккуратно выпрямился и пробормотал, не торопясь поворачивать ко мне лицо: — У меня небольшие проблемы.

Я застыл.

— Что-то болит? Это из-за вчерашнего?

— Да, — Юри внезапно покраснел, как рак. Я осторожно подвинул его обратно к ограждению, дождался, пока он снимет ногу с борта, придержал за бедро.

— Ты должен был сказать сразу. Хочешь прилечь?

Юри изменился в лице пару раз, а потом шарахнулся от меня, как от бабайки.

— Во-первых, о таких вещах прямо не говорят! Во-вторых, не все так плохо, просто шпагат делать больновато.

Я, признаться, завис, твердо уверенный, что говорим мы, почему-то, о разных вещах.

— Юри, — осторожно произнес я, — если ты о своем вчерашнем обмороке, то я правда очень расстроен, что ты не хотел мне рассказывать, и я выпытал это у врача угрозами расправы над его семьей. Он держался до последнего. И если надо прилечь — так и скажи, что надо прилечь. Это ведь глупо — насиловать себя, у нас еще есть время…

Юри уставился на меня с ужасом, а потом рывком отвернулся и поехал к центру арены.

Я, чертыхаясь, рванул следом.

— Юри, что?

Он остановился.

— Я попробую сделать одинарный флип для разогрева. Смотри.

— Я тебе сейчас попробую, — это было не смешно. — Юри? Давай уже, говори, где болит, я подую, поцелую, все пройдет…

Юри сжал кулаки, глубоко вдохнул и выдал:

— Я думаю, что до Финала сверху побуду я.

— Прошу прощения?

— Если ты не против, конечно.

— Я боюсь, я все еще…

— Ну, и если ты планировал продолжение. Я, наверное, забегаю вперед…

Лед вдруг качнулся и наебнулся, поменявшись местами с потолком. Я с ужасом почувствовал, как по лицу расползается самая поганая лыба, и я с этим ничего не могу сделать. Юри, явно страдая, закусил губу:

— Забудь, что я сказал.

— Юри, стой!

— Я сделаю флип, смотреть будешь?

— Юри, давай назад, погоди!

Какой я идиот, Боже мой. Как я быстро забыл, каково это. Без смазки, впопыхах, без тормозов и нежностей, а утром — на лед и в шпагат.

Какой ебаный стыд. Никифоров, ты не просто плохой тренер, у тебя в этом первый разряд.

— Юри, вернись!

Юри застыл у дальнего борта, я погреб туда со всех ног. Врезался рядом, поймал за плечи.

— Прости меня, я не подумал, я такой придурок, прости! Я не стал спрашивать утром, ты ведь всегда так смущаешься, и вообще любишь искать неловкость в любой ситуации…

Юри поднял голову и криво ухмыльнулся:

— Я их, скорее, создаю. Это ты прости.

— Не существует ни единого способа, ни на каком языке, прилично сказать, что у тебя просто болит задница. За что ты извиняешься?

Юри моргнул и засмеялся.

Он был чудесный. Он был просто…

Юри глянул за мое плечо, и у него потемнели глаза, сузились, он осторожно прикрыл ресницы. Я взял его за подбородок и приподнял, поцеловал аккуратно, не то чтобы боялся спугнуть… просто я ведь давно хотел нежно и неторопливо — и все никак не получалось.

Юри выдохнул, когда я отпустил его, и медленно открыл глаза. Поднял руку и потрогал мою щеку, как раздумывал — может, я сейчас пропаду? Убегу?

Я поцеловал его в ладонь, и Юри вздрогнул всем телом.

— Давай сегодня без растяжек и прыжков, ладно? Дорожки проработаем. После обеда у нас журналюги, потом медики, потом… потом отдыхаем.

— Не жалей меня, — Юри… ворчал? Нихуя себе. Ладно. Я тоже умею по-разному. Я нагнулся и заговорил на ухо, касаясь носом волос:

— Я тебя сегодня ночью уже не пожалел, Юри. И что мы имеем? Растяжечка — уже не наша высота.

Юри не просто покраснел — побагровел, как свекла. Задышал часто.

— Пообещай мне одну вещь, — я гладил его шею пальцами. Юри закрыл глаза.

— Одну вещь?

— У нас Эрос через четыре дня.

— Я помню.

— Когда будешь кататься — не думай о кацудоне.