Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

— Я понимаю.

Я смотрел, как он бережно обкалывает мою лодыжку, стараясь вообще не задевать пальцами лишний раз.

Я почувствовал ледяной холодок почти сразу, как будто ногу забрало инеем. А потом перестал чувствовать вовсе. Осторожно пошевелил пальцами. На всякий случай.

Охуенно.

Черт возьми, это охуенно. Все гениальное просто.

Наверное, моя радость отразилась у меня на роже, потому что Боженька тут же строго сказал:

— Эффект кратковременный. Организм сложно обмануть, мистер Никифоров. Через некоторое время обезболивающее перестает действовать, обладая только аккумулирующим эффектом. Хотите быть наркоманом?

— Разве что иногда.

— Понимаю.

Я уже застегивал пиджак, дожидаясь, когда Боженька закончит писать что-то теперь уже на листке, предназначенном мне лично.

И тут меня ударило.

— Сэр?

— Да.

— А почему тогда Юри стало плохо одновременно со мной?

Боженька с ответом не спешил. Он довел свою длинную строчку, мучительно неспешно воткнул ручку в карандашницу, поставил печать. Медленно развернулся.

— Я сказал, что ваш случай с ногой и потрясающее везение мистера Кацуки объясняют многое. Но не все.

Москва встречала нас внезапной оттепелью, столбик термометра поднялся до одиннадцати градусов мороза.

В аэропорту было людно, на дорожке столпились репортеры, я заглядывал в лица, пытаясь угадать — знают уже о нашем с Юри выверте в аэропорту Пекина?

Юри проспал на моем плече, как было велено, весь перелет. Я не смог уснуть. Сидел и следил, как на его лице снова медленно, но вернопроступает румянец. Грел его бледную руку в своих.

Один раз не выдержал и погладил по волосам. Юри улыбнулся во сне.

Я зажмурился.

Господи. Боже ты мой. Пожалуйста, прекрати на нас с ним пялиться, перестань нас докапывать, доебись до кого-нибудь еще, будь ты человеком.

Я поцеловал Юри в макушку.

Внутри росла и ширилась громадная черная дыра — жуткая, страшная, почему-то горячая, как Ад.

Стюардесса, глядя на все это дело, принесла нам еще один плед.

Наверное, мы выглядели больными.

— Виктор! Как Вы оцениваете шансы Юри Кацуки в этом этапе?

Я обернулся, готовый расцеловать худенькую девочку с микрофоном «Россия Спорт». О нас ничего не знали. Спросили бы сразу.

— Мы вообще не говорим об этом этапе, давайте сразу говорить о Барселоне.

— «Московский Комсомолец». Виктор, финал Кубка Китая и ваш смелый жест запомнятся русским зрителям надолго. Что это было?

— Это был Эрос, который не поместился в короткую программу. Извините, мне и Юри необходим отдых после перелета.

Нас провожали до самого выхода к паспортному контролю. Юри улыбался и махал фотографам, держался прекрасно.

Мы не говорили с ним о случившемся. Я посмотрел на него один раз взглядом «Я в курсе, что ты скрытная скотина, и если тебе так легче, я тоже буду молчать». Юри вернул взгляд с процентами: «Не пугай меня больше».

Я следил за ним в оба. Мысли мои мне не нравились — не уберег, чуть не проебал, недосмотрел, хорош тренер, а еще в любви клялся, пяткой в грудь себя бил, гляньте на него, каков долбоеб.

Но они, мысли эти, были трезвыми, били наотмашь — то, что доктор прописал. Бочка ледяной воды с похмелья.

Нога не болела до сих пор, я откровенно тащился. Без постоянного нытья было намного легче жить и соображать.

Юри тоже выглядел намного лучше. Мы договорились отоспаться сегодня в номере, не выходить никуда до самого утра. Я позвонил агентам и перенес пресс-конференцию, ссылаясь на откат после перелета. Пусть моют кости, сколько хотят, что у нежной японской задницы акклиматизация. Все мы люди живые.

Доехали даже без пробок. В такси я отослал Якову смс: «Жив, здоров и невредим мальчик Вася Бородин. Спасибо за багаж!»

Яков отмолчался. Наверное, уже наложил лапы на Юрку в Питере.

Мы зарегистрировали бронь, Юри сфотографировал холл отеля, пожал плечами на мой удивленный взгляд:

— Тут красиво.

Он звонил матери, пока я заполнял анкеты на нас обоих. Я косился — Юри выглядел, как обычно, улыбался, смеялся, закрывал рот ладонью.

Девушка за стойкой поглядывала на него, на меня, улыбалась.

В лифте мы ехали молча, глядя в зеркальную стенку.

Молча раскрыли чемоданы, вывалили их на одну из двух кроватей, нашли футболки и трусы.

Оставили вещи кучей, переоделись, отвернувшись спиной друг к другу.

Юри поглядывал на меня через плечо.

— Душ?

Он помотал головой, потом кашлянув, снял очки и положил их на тумбочку у единственной оставшейся свободной кровати. Я проследил это движение взглядом, потом молча развернулся, отошел к двери и запер ее на ключ.

Подошел и вынул из сваленного на пол пиджака свой телефон. Выключил его.

Нашел в рюкзаке Юри его трубку и выключил тоже. Так вдавил кнопку, что палец хрустнул.

Юри наблюдал за мной молча.

Когда я повернулся, он кивнул и стянул через голову футболку, которую только что надел.

Постоял, потом широко хватанул ртом воздух и стащил трусы. Перешагнул через них.

Подошел ко мне, и я зажмурился, номер качнулся.

Я дрожал. Господи, я дрожал как девственница на выпускном вечере. На первом танце. Пиздец какой.