Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

— Поэтому хорошо бы с Меченным. Со своим. Хоть какая-то привязанность. Тут удрать сложнее.

— Вы, говорят, опять с Лилией вместе живете? — мне хотелось ударить под дых, я и ударил. Яков даже не качнулся, скала, долбанный надгробный камень.

— Живем. И Юрка с нами. Ох и дурной. Со своей меткой совсем свихнулся, ты еще добавил веселья… Ты ведь знаешь, кто такой Нурлан Асамбаев?

Я заржал в голос.

Яков стоял молча, а я все смеялся и смеялся, к глазам подступило. Люди оборачивались.

— Знаю, — я даже заикаться начал. — Юрка же уже пузом-то сверкнул мне, первому, как лучшей подружке. Ты ему сказал?

— Нет, — Яков говорил неохотно, хмурился, он всегда испытывал забавную неловкость в таких вопросах. — Само пускай вывезет, я здесь причем?

— Да, купидон из тебя не очень.

— Ему восемнадцати нет! — Яков рявкнул. Какой-то китаец рядом с нами от испуга выронил чемодан. — И ты молчи!

— Яков, Википедия же есть, и Гугл не дремлет, думаешь, Юра уже не провел разведку боем?

— Да если бы, на измене сидит, дурень. Все мозги выебал. Лиля говорит, что пусть его, так оно для катания лучше, драматургия вон — хлеще Поповича. Все списки одноклассников и старшеклассников в школе поднял, представляешь? Спрашивает, нет ли у меня знакомых с такой фамилией. Я молчу. Скоро до телефонной книги дойдет.

— Ох ты и сволочь.

— Мал еще. Пусть до финала доживет хоть.

Я ржал. Яков устало потер лоб ручищей.

— Ну их, заебали.

— Виктор! Посадку объявили!

Мы обернулись. Юри стоял, держа оба наших чемодана и два рюкзака, навьюченный, как ослик. Я улыбнулся. Яков нахмурился.

— Спину сорвет, суслик. Ты совсем, что ли, не следишь за ним?

— Он не суслик. Он кацудон.

— Чего?

— Котлетка, свининка, хрюшка…

— Господи, спаси, — Яков отмахнулся и пошел к выходу. Я смотрел ему вслед.

У меня было забавное такое ощущение, что самый важный в моей жизни человек — да, это всегда был Яков, — выстрелил мне в живот. Я тебя породил, я тебя и убью, педрила, — что-то из этой оперы.

Юри ковылял ко мне, запыхавшись, и я, опомнившись, поспешно отобрал у него чемоданы.

— Ты дурак, что ли? Сколько раз говорить, не тягай сумки без меня, спину береги…

— Что?

— Я так люблю тебя, Юри.

— А? — Юри остановился и поправил очки. — Ты… ты опять ругаешься, правильно?

Господи.

— Пойдем, — я потянул его к выходу. Меня вдруг затошнило. Ну здравствуйте, садитесь. Еще чего не хватало.

— Виктор, ты в порядке?

— Да, конечно.

Мне просто очень надо быстрее сесть, и чтобы все люди пропали к чертовой матери, и ладно, ты можешь остаться, любовь моя, и принести мне пакет со льдом для моей злоебаной ноги. Садись у ног, моя прекрасная узкоглазая Маргарита, и сделай уже что-нибудь с этим атомным пиздецом…

— Виктор? Виктор! Помогите! Кто-нибудь! Виктор!

Я заблевал любимое пальто, благо, с утра в желудке не было ничего, кроме выпитого с Яковом стаканчика кофе.

Но все равно противно. Яков прибежал, помог оттащить меня, раздал всем указаний.

Они с Гошей забрали наши вещи, обещали оставить в камере хранения в Шереметьево. Я смотрел издали мутным взглядом, как Яков что-то говорит Юри на ухо, и тот кивает, прижав руку ко рту.

Как же погано, твою мать.

Юри успел поменять билеты, с доплатой, конечно, следующий рейс был через три часа.

Я лежал в медпункте и умирал от стыда. Врач, седой и удивительно высокий китаец, пригвоздил меня взглядом к кушетке, стоило один раз попытаться смыться.

Юри сидел у двери, белый, как простыня. Я, мне кажется, и то лучше выглядел.

Медсестра дала ему воды с долькой лимона и маленькую шоколадку. Юри благодарно кивнул, бледно улыбаясь, сложил руки на коленях, кажется, не зная, что делать с этим всем добром.

Мне хотелось встать и обнять его. Сказать, что все хорошо. Все ведь было хорошо?

Сколько я могу его пугать? Я вдруг подумал, что при всем количестве дерьма, что он мне сделал — я сделал ему больше.

— У меня две версии произошедшего, — доктор писал что-то на длинных узких листках бумаги, поглядывая на меня.

Я терпеть не мог больницы и докторов после истории с Шурочкой, но этот, с огромными сухими ладонями и серыми глазами, напоминал мне Бога, каким он был бы в фильме, если бы его снимал я. Поэтому я лежал смирно и слушал почти молча.

— Первое — банальное расстройство желудка, может быть, начинающийся гастрит. Вы не завтракали, вы, со слов господина Кацуки, плохо и мало спите, много волнуетесь и выпили на голодный желудок кофе.

Я глянул на Юри, как на предателя, и тот вздрогнул, уставившись прямо перед собой.

Его бледный вид мне не нравился. Мне очень хотелось сказать этому китайскому Боженьке, что в осмотре нуждаюсь не я.

— Мой желудок в порядке, у меня ничего не болит.

— Я настоятельно рекомендую вам пройти обследование у гастроэнтеролога, как только вы прибудете в Москву. Также может иметь место страх полетов.

— Исключено.

— Тогда нервное истощение.

— Я в отличной форме. Я счастлив.

Юри вскинул на меня больные глаза. Я улыбнулся ему.

— И вторая версия, — доктор тоже глянул на Юри, потом что-то быстро сказал по-китайски медсестре. Та кивнула.