Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

– Эка важность! В унтера произведут, придет до тебя в отпуск в крестах, таким молодцом, что все село будет снимать перед ним шапки, а как пойдет по улице да брязнет шпорами, сабелькой, так дивчата будут глядеть на него да облизываться. «Чей это, – спросят, – служивый?» Как тебя зовут?

– Мартой.

– Мартин, скажут, да и молодец же какой, точно намалеванный! А потом не придет уже, а приедет к тебе тройкой в кибитке, офицером и всякого богатства с собой навезет и гостинцев.

– Что это вы выгадываете, можно ли?

– А почему ж нет? Мало ли теперь унтеров выслуживаются в офицеры!

– Да, конечно; вот Оксанин пятый год уж офицером, и Петров также, чуть ли городничим не поставили его в Лохвицу.

– Вот и твоего также поставят городничим в Ромен. Тогда-то заживешь: в каком будешь почете, уважении, оденут тебя, как пани.

– Полно вам выгадывать неподобное! – вскричала молодица, радостно захохотав. – Можно ли человеку дожить до такого счастья?

Тут Гоголь с необыкновенной увлекательностью начал описывать привольное ее житье в Ромнах: как квартальные будут перед нею расталкивать народ, когда она войдет в церковь, как купцы будут угощать ее и подносить варенуху на серебряном подносе, низко кланяясь и величая сударыней-матушкой; как во время ярмарки она будет ходить по лавкам и брать на выбор, как из собственного сундука, разные товары бесплатно; как сын ее женится на богатой панночке и тому подобное.

Молодица слушала Гоголя с напряженным вниманием, ловила каждое его слово. Глаза ее сияли радостно; щеки покрылись ярким румянцем…[65]

Молодица в итоге полностью принимает на веру и первую, и вторую истории, рассказанные Гоголем, хотя они взаимно отрицают друг друга. Все дело в том, что Гоголь настолько был психологически достоверен, детали, вносимые им в повествование, были настолько живые и точные, что он убедил молодицу и в первый, и во второй раз.

Да, одна история начисто отрицала другую, и, значит, в одном случае надо было бы все ж таки не поверить. Но таково было умение Гоголя-рассказчика представлять свои фантазии как абсолютную реальность, что молодица ему поверила в обоих случаях. Из этой парадоксальной ситуации и выросла большая гоголевская двухчастная новелла.

Николай Гоголь как Ходжа Насреддин

Гоголь был неподражаемый рассказчик, обладавший своим особым стилем, имевший свой репертуар сюжетов и свою манеру рассказывания. Он умел, как никто другой, нарушить ожидания слушателей, умел совершенно ошеломить их историей, которая, можно сказать, буквально взрывала течение беседы, делала ее необыкновенно пикантной и острой.

Анекдотами Гоголь частенько пропитывал свои разговоры еще в ту раннюю пору своей петербургской жизни, когда он давал частные уроки (писателем еще не стал, но автором уже был):

Гоголь при всяком случае рассказывал множество анекдотов…

Какою неистощимою веселостию и оригинальностию исполнены были его рассказы о древней истории! Не могу не вспомнить без улыбки анекдоты его о войнах Амазиса, о происхождении гражданских обществ и проч.

Рассказы его бывали уморительны…[66]

Живые, сочные анекдоты – это как раз и были те блестки, которые украшали речь Гоголя в дружеской среде все в тот же ранний, еще дописательский, петербургский период, да и впоследствии:

Малороссийские устные рассказы Гоголя и его чтение производили на Белинского сильное впечатление… В то время Гоголь еще нередко позволял себе одушевляться в кругу своих старых несветских товарищей и приятелей и, приготовляя сам в их кухне итальянские макароны, тешил их своими рассказами[67].

Впрочем, случалось это не в близком дружеском кругу. В беседах со своими великосветскими приятельницами Гоголь умел удивить их своими неподражаемыми устными новеллами; вот, например, одна из них, которую писатель рассказал как-то А. О. Смирновой-Россет:

Император Николай Павлович велел переменить неприличные фамилии. Между прочими полковник Зас выдал свою дочь за рижского гарнизонного офицера Ранцева. Он говорил, что его фамилия древнее, и потому Ранцев должен изменить фамилию на Зас-Ранцев. Этот Ранцев был выходец из земли Мекленбургской, истый ободрит. Он поставил ему на вид, что он пришел в Россию с Петром Третьим, и его фамилия знатнее. Однако он согласился на это прилагательное. Вся гарниза смеялась. Но государь, не зная движения назад, просто велел Ранцеву зваться Ранцев-Зас. Свекор (так у автора. – Е.К.) поморщился, но должен был покориться мудрой воле своего императора[68].

Анекдот проскакивал и в дружеской переписке Гоголя, которая ведь есть фактически род беседы:

Здесь и драгун. Такой молодец с себя: с огромными бакенбардами и очками, но необыкновенный флегма. Братец, чтобы показать ему все любопытное в городе, повел его на другой день в бордель; только он во все время, когда тот потел за ширмами, прехладнокровно читал книгу и вышел, не прикоснувшись ни к чему[69].