Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

Немец был приглашен на дачу в Патриотический институт. Он хотел там провести целый день, но после обеда вдруг исчез и возвратился только через полчаса.

Любезная хозяйка дома из учтивости заметила ему его внезапное исчезновение, спрашивала причину тому.

– Я опсирал окрестность, – сказал наивно немец, не подозревая ужасного каламбура»[81].

Когда Гоголя пробовали в подобного рода случаях стыдить, он, как правило, ничуть не оправдывался, а отвечал самыми что ни на есть аристотелевскими энтимемами – вероятностными силлогизмами, способными придать достоверность самому невероятному парадоксу.

Напомню, например, рассказ Гоголя, записанный в свое время П. В. Висковатовым-Висковатым со слов А. О. Смирновой-Россет:

Немцев он (Гоголь. – Е.К.) не любил, но хранил благодарную память и любовь о некоторых из немецких писателей. Особенно благоволил к Шиллеру и Гофману. Последнего называл даже своим наставником «при создании моих первых юродивых творений». Но долго Гофман не мог ужиться на малороссийском хуторе. Хохол перестал понимать немца, немец – хохла и убежал, и мы после не встречались.

– Вы браните немцев, – как-то сказала я ему, – ну а Шиллера все-таки любите, а Шиллер тоже немец.

– Шиллер! – отвечал Гоголь. – Да когда он догадался, что был немцем, так с горя умер. А вы думали, отчего он умер?[82].

Финальный гоголевский аргумент как будто нелогичен и даже совершенно нелеп (Шиллер умер, когда узнал, что он немец). Между тем в устах Гоголя все это звучало в высшей степени неожиданно, парадоксально и по-своему убедительно и остроумно.

Писатель, будучи виртуозным рассказчиком, живо и находчиво произвел риторическую разработку аргумента, отвечая на укоры приятельницы своей А. О. Смирновой-Россет. Напомню сейчас суть этого приема, впервые описанного, кажется, Аристотелем:

Мы употребляем такого рода вероятностные силлогизмы, чтобы только убедить нашего собеседника[83].

К истории гоголевского анекдота о борделе

У В. А. Жуковского был свой особый репертуар анекдотов, совсем небольшой, но при этом достаточно определенный; причем был у него и анекдот-любимчик: о Жан-Поле Рихтере, немецком сентименталисте, создателе выражения «мировая скорбь».

А. О. Смирнова-Россет, между прочим, вспоминала:

Жуковский приходил ко мне и рассказывал все старые, мне известные анекдоты. В особенности он любил происшествие Jean-Paul Richter у герцога Кобургского[84].

Напомню этот анекдот, некогда вызывавший гневное возмущение в высшем дамском обществе и вместе с тем бывший столь милым для В. А. Жуковского:

…Я вспоминаю историю Жан-Поля Рихтера, которую он (Жуковский. – Е.К.) рассказывал, говоря: «Ведь это историческое происшествие».

А вот эта история.

Великий герцог Кобург-Готский пригласил Жан-Поля провести у него несколько дней. Он написал ему собственноручно очень милостивое письмо.

После очень обильного обеда, не найдя никакой посуды и тщательно проискав во всех коридорах угол, где он мог бы облегчиться от тяжести, он вынул письмо великого герцога, воспользовался им, выбросил его за окно и преспокойно заснул.

На другой день великий герцог пригласил его к утреннему завтраку на террасу, где он должен был восхищаться цветниками и статуями:

«Самая красивая – Венера, которую я приобрел в Риме», и дальше: – «Вы будете в восторге».

Но, о ужас! Подходят к Венере – у нее на голове письмо великого герцога, и желтые ручьи текут по лицу богини.

Герцог гневается на своих слуг, но надпись «г-ну Жан-Полю Рихтеру» его успокаивает.

Вы представляете себе смущение бедного Жан-Поля!..[85]

За рассказывание этого анекдота Жуковского, как нашкодившего ребенка, высылали из комнаты, только что в угол не ставили:

Плетнев всегда ему (Жуковскому. – Е.К.) говорил: Знаем, вы мне рассказывали тысячу раз эту гадость.

Госпожа Карамзина заставила его выйти из-за стола за этот анекдот.

Так как он родился под Новый год, то раз на Новый год был обед в его честь. Аркадий (Арк. О. Россет, брат мемуаристки. – Е.К.), разумеется, присутствовал на этом обеде, Полетика, Вяземский и г. Кушников со своими семьями… Жуковского просто-напросто выслали в гостиную и посылали туда кушанье, но пирожного и шампанского не дали[86].

Интересно при этом, что… Жуковского за рассказывание анекдота о Жан-Поле Рихтере осуждал еще и Гоголь, грозя пожаловаться его супруге:

«…Знаем, знаем», – говорили мы.

Гоголь грозил ему пальцем и говорил:

«А что скажет Елисавета Евграфовна, когда я скажу, какие гадости вы рассказываете?»

Жену Жуковского приводило в негодование, когда он врал этот вздор[87].

Надо сказать, что это было особенно пикантно, ведь сам Гоголь славился как рассказчик неприличных историй.

Напомню несколько свидетельств на этот счет, как мне кажется, достаточно выразительных:

Остроты Гоголя были своеобразны, неизысканны, но подчас не совсем опрятны[88];

Большею частью содержанием разговоров Гоголя были анекдоты, почти всегда довольно сальные[89];