Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

Это не пересказ анекдота, а упоминание, цитата финальных его слов. Анекдот этот, видимо, был очень популярен. Во всяком случае, он попал, как удалось мне доказать[122], в «Домик в Коломне» А. С. Пушкина:

…Поплетусь-ка дале
Со станции на станцию шажком,
Как говорят о том оригинале,
Который, не кормя, на рысаке
Приехал от Москвы к Неве-реке[123]

.

К Пушкину-то попал, а вот современники этот анекдот так и не удосужились записать. Осталось лишь крайне беглое упоминание в письме Ф. В. Ростопчина.

Текст анекдота можно реконструировать примерно следующим образом: «У меня такая есть лошадь, что скачет 500 верст, не кормя». Собеседник требует объяснения, каким же образом такое может быть. И Цицианов (а он был мастер на всякого рода пуантирующие псевдообъяснения), ничуть не задумавшись, отвечает: «А так… со станции на станцию шажком».

Таким же образом развернут и хлестаковский анекдот о Пушкине: «А как все ж таки странно сочиняет Пушкин!» – «Да почему же странно?» – «Как начнет писать, так перо только скачет: тр… тр… тр…»

Несомненно, эти «тр… тр… тр…» не просто произносились, но и показывались, изображались, сопровождаясь выразительным жестом, что делало рассказываемый анекдот еще более выразительным, убедительным, эффектным. Причем этот жест для Гоголя, который в речи часто прибегал к театрально-комическим эффектам, был крайне важен. Интересно, что в редакции «Ревизора»» 1836 года мотив скачущего пера в его не только звуковом, но и пластическом выражении уже присутствует, хотя и не связывается еще с именем Пушкина. Перо поначалу бешено скачет у чиновника, исполняющего повеление Хлестакова:

– Вы, может быть, думаете, что я принадлежу к тем, которые только переписывают бумаги? О нет, совсем нет! Я только приду и скажу: «Это вот так, это вот так», – а там уже чиновник для письма сию минуту пером: …тр…тр… так это скоро[124].

Не исключено, что Гоголь, вкладывая анекдот-небылицу о Пушкине в уста Хлестакову, припомнил незабываемый цициановский жест из курьерского анекдота о князе Потемкине, заменив только бешено ударяющую по верстовым столбам шпагу на бешено скачущее перо; вот запись этого анекдота, сделанная гоголевской приятельницей А. О. Смирновой-Россет:

Я был, говорил он (Д. Е. Цицианов. – Е.К.) фаворитом Потемкина. Он мне говорит:

– Цицианов, я хочу сделать сюрприз государыне, чтобы она всякое утро пила кофий с горячим калачом.

– Готов, ваше сиятельство.

Вот я устроил ящик с комфоркой, калач уложил и помчался, шпага только ударяла по столбам (верстовым. – Е.К.) все время: тра, тра, тра…[125]

Занятно, что этот цициановский анекдот попал к Пушкину, и не куда-нибудь, а в «Евгения Онегина»:

Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор[126]

.

Причем Пушкин сопроводил эту строфу прозаическим примечанием, в котором пересказал анекдот, в котором «русский Мюнхгаузен» скакал так быстро, что шпага его ударяла по столбам, как по частоколу.

Так что если вдруг Гоголю этот знаменитый цициановский анекдот был известен не от самого Дмитрия Евсеевича и даже не от А. О. Смирновой-Россет, то он был известен ему хотя бы из «Евгения Онегина». И, конечно, он знал, что «К**, столь известный игривостию изображения», – это Д. Е. Цицианов.

Путь Гоголя-художника и природа анекдота

Вас. Гиппиус, говоря о жанровых источниках «Вечеров на хуторе близ Диканьки», выделил «сказки-анекдоты, сказки-новеллы и сказки-трагедии»[127]. Коснусь сейчас первой жанровой градации из тех трех, что были намечены этим прекрасным исследователем.

Все дело в том, что формулировка, предложенная Вас. Гиппиусом, представляется мне не совсем точной, а вернее совсем неточной.

Без всякого сомнения, сказка и анекдот генетически связаны друг с другом, но все-таки это совершенно разные жанры, друг с другом не совпадающие, причем их принципиально разводит отношение к реальности.

Анекдот – это то, что может показаться невероятным, но одновременно это то, что может быть, ибо психологически оно уж точно достоверно. Вот в качестве примера – гоголевский анекдот:

На днях я встретил его (Н. В. Гоголя. – Е.К.) на берегу моря, вечер был прекрасный, и месяц светил чудесно.

– Знаете ли, – сказал Гоголь, – что со мной сейчас случилось? Иду и вдруг вижу перед собой луну, посмотрел на небо, и там луна такая же. Что же это было? Лысая голова человека, шедшего передо мною[128].

Рассказывающий анекдот всячески стремится представить его как часть действительности, стремится быть предельно убедительным, как бы анекдот ни был невероятен.

Сказка же – волшебная – это то, чего заведомо не может быть. Рассказывающий сказку даже не пытается доказать, чтобы слушатели поверили в достоверность рассказываемого.