Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

Брови царь нахмуря,
Говорил: «Вчера
Повалила буря
Памятник Петра».
Тот перепугался.
«Я не знал!.. Ужель?» –
Царь расхохотался.
«Первый, брат, апрель!»[148]

В этом своем куплете поэт пересказал один весьма популярный в 20–30-е годы XIX столетия петербургский анекдот, но пересказал крайне неточно. Буря не повалила памятник, а он якобы был увезен, украден, – в этом как раз и заключалась главная соль анекдота. Скоро поясню, о каком памятнике идет речь.

Из записной книжки Нестора Кукольника, который был не только поэтом, драматургом, романистом, но еще и создателем петербургской анекдотической летописи. И, в частности, он зафиксировал целый цикл анекдотов о комендантах Санкт-Петербурга, чьим отличительным качеством была исключительная глупость (это обер-полицмейстер Н. И. Рылеев, комендант Зимнего дворца П. П. Мартынов и, наконец, П. Я. Башуцкий, петербургский комендант):

Судьба наших комендантов замечательна. Как все острое приписывалось князю Меншикову, так все глупое относилось к комендантам, и все нелепости, как наследство, переходили от одного к другому, так что не разберешь, что принадлежит Башуцкому, а что Мартынову[149].

Среди персональных анекдотов о коменданте Башуцком есть анекдот о том, как царь Александр Павлович подшутил над ним, сообщив, что украли памятник Петру Первому на Сенатской площади и Башуцкий поверил. Выше я уже цитировал его, здесь дам фрагмент:

– Господин комендант! – сказал Александр Первый в сердцах Башуцкому. – Какой у вас порядок? Можно ли себе представить? Где монумент Петру Великому?..

– На Сенатской площади.

– Был да сплыл! Сегодня ночью украли. Поезжайте разыщите.

Башуцкий, бледный, уехал. Возвращается веселый, довольный, чуть в двери кричит:

– Успокойтесь, Ваше Величество! Монумент целехонек, на месте стоит! А чтобы чего на самом деле не случилось, я приказал к нему поставить часового.

Все захохотали:

– Первое апреля, любезнейший[150].

Именно этот анекдот и имел в виду Достоевский в первой главе второй части романа «Подросток».

Об историческом анекдоте: Николай Лесков и Андрей Платонов

Николай Лесков, своего рода русский «теневой» классик, великий, непревзойденный мастер слова, вдруг оказался крайне важен и даже необходим для русской прозы двадцатых – тридцатых годов XX столетия. Данную тенденцию выявил и проследил в свое время Б. М. Эйхенбаум в статье «Лесков и современная проза», причем сделал это под совершенно определенным углом зрения. Испытывая явный теоретический интерес к проблеме сказа, ученый через феномен Лескова обозначил особую сказовую линию в русской прозе:

…Эти явления, отодвинутые в сторону развитием и инерцией романа, выплывают сейчас в качестве новой традиции – именно потому, что для современной прозы заново получила принципиальное значение проблема повествовательной формы – проблема рассказывания. Об этом свидетельствуют такие факты как сказки и рассказы Ремизова, последние вещи Горького, очерки Пришвина, рассказы Зощенко, Вс. Иванова, Федина, Никитина, Бабеля и др.[151].

Эта сказовая линия была очерчена Б. М. Эйхенбаумом в высшей степени убедительно и эффектно, более того, совершенно уместно, правомерно и в научном отношении абсолютно корректно. Следует только заметить, что поэтика Лескова никоим образом не исчерпывается проблемой сказа.

В богатейшем наследии писателя есть и иные линии, например анекдотическая; причем она представлена у Лескова весьма разнообразно.

И эта анекдотическая линия лесковской прозы также вдруг оказалась необычайно актуальной в 20–30 годы XX столетия. Об этом как раз и пойдет сейчас речь. Ограничимся одной великолепнейшей парой: Николай Лесков – Андрей Платонов.

1

Множество очерков, рассказов и повестей Лескова было ориентировано на анекдоты, и не только на фольклорные, но и на исторические. Учеными неоднократно, хоть и не слишком часто, делались на этот счет наблюдения[152].

Более того, кроме отдельных текстов, целиком настоянных на анекдотическом субстрате, Лесков еще создал целую книгу, которая фактически представляет собой сборник новелл, целиком развернутых из исторических анекдотов. Эта книга «Рассказы кстати» называлась так совсем не случайно.

Анекдоты обычно рассказывают по какому-либо случаю или поводу, кстати. Недаром Андре Моруа как-то заметил: «Анекдот, рассказанный непонятно по какому поводу, оскорбителен»[153].