Нелюдь

– Да уж, это заметно. – Голос Рейфа звучал подозрительно спокойно. Я сама так разговаривала с пойманными животными всякий раз, когда старалась успокоить их.

– Давление замедлит кровопотерю, – бросил Эверсон через плечо.

Рейф с такой силой надавил на рану, что я вскрикнула.

– Поверни здесь, – внезапно сказал охотник и показал Эверсону, как съехать по берегу реки вниз в долину. – Мы почти приехали.

– Где мы? – спросила я. Насколько я могла видеть, кругом не было ничего, кроме равнины, поросшей высокой, до пояса, травой.

Он натужно улыбнулся:

– Здесь мое убежище.

Еще минут двадцать мы продолжали ехать по разбитому асфальту, пока Рейф не указал на виднеющееся в отдалении, похожее на крепость здание из известняка, украшенное многочисленными башенками и с укрепленным частоколом вокруг:

– Что может быть лучше родного дома.

Совсем скоро мы уже ехали рядом с массивной каменной стеной – словно Титан в миниатюре. Это здание как будто было создано для отражения атак лучников и бьющих в ворота таранов. Завернув за угол, мы подъехали к главному входу, и тут все мои романтические фантазии разбились о вид забранных железными прутьями окон.

Эверсон припарковал джип прямо рядом с табличкой, висевшей возле главного входа: «Тюрьма Жолиет, штат Иллинойс».

– Ты привез нас в тюрьму?

Рейф вынул из рюкзака связку ключей и направился к массивным воротам:

– Безопаснее места ты не найдешь.

Он снял с ворот несколько замков с цепями и навалился на створку.

– Сегодня переночуем здесь, а завтра перед рассветом отправимся в Чикаго.

– Но сейчас еще даже не полдень, – сказала я. – Давайте поедем сейчас.

Рейф как-то странно глянул на меня – я даже не поняла, что таилось в его взгляде:

– Сейчас уже далеко за полдень.

Сколько же я пролежала без сознания, после того как Хорда ударил меня?

– Но все равно…

– Пусть наш «неженка» сперва наложит тебе швы, а потом уже посмотрим, сколько будет времени. – Тон охотника не допускал возражений. Я молча вошла в ворота вслед за ним.

Эверсону пришлось поддержать меня, когда я, хромая, вошла в просторный двор. В отгороженном углу двора бродили, квохча, куры. Послеполуденное солнце заливало золотистым светом стены и башни. Но больше всего меня удивили сверкающие солнечные панели, которыми была выстлана почти вся крыша здания. Гладкие наклонные поверхности сверкали под лучами солнца. Потом мы прошли мимо грядок с овощами, и мне пришлось признать, что место было совсем неплохое. Но все равно, тюрьма…

– Ты здесь живешь?

– Я держу здесь свои вещи, но большую часть времени провожу в различных поселениях, охотясь на «диких».

Внутри главного здания он провел нас через несколько укрепленных дверей. Когда-то они открывались электрическим сигналом, но сейчас охотник просто на ходу распахивал их.

– Будет еще лучше, когда я восстановлю энергоснабжение.

Он провел нас вниз по лестнице, затянутой решеткой, вдоль длинного коридора, оканчивающегося массивной дверью с единственным маленьким круглым окошком. Открыв дверцу в стене, он нашел выключатели с надписью: «Запасные генераторы». Охотник повернул их, и над головой у нас вспыхнул свет.

Когда мы наконец добрались до лазарета, я почувствовала себя лучше. Это была большая комната с расставленными в беспорядке старыми койками, но тут хотя бы просматривался каждый угол. Здесь не было ни шкафов, в которых мог бы спрятаться «дикий», ни других дверей, за которыми могла скрываться опасность.

– А где Космо?

Неужели малыш потерялся, пока мы шли по бесконечным коридорам.

– Пошел осматривать здание, – успокоил меня Рейф. – Как ты себя ощущаешь?

– Полной идиоткой.

– Нет, я имел в виду, как ты себя чувствуешь физически?

– Нога болит.

Он приложил ладонь к моему лбу.

– Сколько прошло времени с тех пор, как мы нашли ее? – спросил он Эверсона, который пропитывал антисептиком марлевую повязку. Тот пожал плечами и подкатил к нам столик с разными медицинскими припасами.

– Она же сказала, что это не укус.

– Между прочим, «она» сидит прямо перед вами! – не выдержала я.

– О’кей, – Рейф привалился плечом к стене и скрестил руки, – просто скажи мне, если вдруг почувствуешь жар.

Я кивнула и тут же сморщилась, когда Эверсон прижал марлю с антисептиком к ране. Пока он чистил края, я сжимала руки, стараясь не завопить от боли. Кончики двух ногтей были оторваны, а под остальные набилась кровь и грязь.

Держа в руке иглу, Эверсон подтянул к себе табуретку:

– Сейчас будет больно.

Я сделала вид, что мне совсем не страшно, хотя это были первые швы в моей жизни. Пусть он и помазал края раны какой-то анестезирующей мазью, все равно пришлось кусать щеку каждый раз, когда он втыкал иглу в мою изодранную плоть.

– Как ты? – спросил он через минуту.