Нелли Раинцева

— Вотъ, — думала я, — мою горничную, о которой я наврное знаю, что она падшая двушка, мужчины ея круга уважаютъ, щадятъ ея слухъ, ея предполагаемое — офиціальное, что ли — цломудріе, а наши мужчины? За что они наполняютъ наши уши, отравляютъ наше воображеніе своею, собранною на улиц и въ шато-кабак, грязью? Мы невинны, а съ нами обращаются, какъ съ послдними. Меня отучили краснть отъ гадкихъ намековъ, потому что это смшно: какъ же, помилуйте, двушк за двадцать, а она «не понимаетъ».

У закуски хозяйка почти насильно заставила меня выпить дв рюмки мадеры. Отъ комнатной жары вино ударило мн въ голову. За ужиномъ мой сосдъ, фельдшеръ изъ военнаго госпиталя, усердно подливалъ мн какую-то шипучку, въ род плохого шампанскаго, приговаривая:

— Нельзя-съ, извольте кушать, не извольте обижать Лизавету Леоновну, ибо такой ужъ сегодня для нихъ монументальный предлъ времени.

Среди ужина въ столовую вошли два запоздалыхъ гостя, судя по шумнымъ привтствіямъ, ихъ встртившимъ, изъ почетныхъ. Вглядвшись въ старшаго изъ нихъ, я едва не ахнула, а Таня, сидвшая насупротивъ меня, уронила рюмку: мы узнали въ пришедшемъ Петрова — домашняго письмоводителя и большого любимца моего отца. Онъ сразу призналъ меня; на его спокойномъ вжливомъ лиц выразилось изумленіе; однако онъ не сказалъ ни слова. На Таню было жаль смотрть. Конецъ ужина, а онъ былъ не скорый, я, разумется, просидла, какъ на иголкахъ.

— Господи! Себя вы осрамили, а меня погубили, — отчаяннымъ голосомъ бросила мн Таня, когда, наконецъ, встали изъ-за стола.

— Какъ же ты не предупредила меня, что здсь можно его встртить? — возразила я.

— Да онъ сказалъ мн, что не будетъ, что баринъ Михаилъ Александровичъ занялъ его на весь вечеръ какою-то работой. Да, видно, освободился и принесъ его чортъ на наше несчастье.

Я не потеряла присутствія духа. Отецъ всегда хвалилъ Петрова, какъ малаго честнаго, порядочнаго и — когда надо и захочетъ — умющаго держать языкъ за зубами. Я смло подошла къ нему и, не конфузясь вопроса въ его удивленныхъ глазахъ, начала съ нимъ тихій разговоръ.

— Петръ Васильевичъ, вы узнали меня?

— Узналъ-съ, Елена Михайловна, и ума не приложу-съ, — откровенно сказалъ онъ.

— Нечего и прикладывать. Просто захотлось пошалить. Вы — неправда ли? — будете добрый, не выдадите меня? Никому не разскажете?

Я смотрла на Петрова умоляющими глазами. Онъ покраснлъ.

— Никому-съ.

— Честное слово?

— Честное слово.

— Вотъ спасибо! А за это я во весь остальной вечеръ не буду танцвать ни съ кмъ, кром васъ.

Таня, когда узнала, что Петровъ далъ честное слово не выдавать насъ, совершенно успокоилась.

— Его слово — каменная стна.

Посл третьей кадрили Таня отозвала меня въ сторону.

— Барышня, — шепнула она, — будьте такія добрыя, если насмотрлись на наше веселье, позвольте проводить васъ къ Христин Николаевн.

— Вотъ! Такъ рано? Зачмъ?

— Да извольте ли видть, Михайло мой приглашаетъ меня въ ресторанъ: что, говорить, здсь гнилую селедку жевать? Нешто мы сами себ не можемъ сдлать удовольствіе? А я страсть давно не была въ ресторан. Кабы вы разршили, — смерть хочется. Я ему говорила, что затруднительно мн, что подругой обязана. А онъ говоритъ: тащи и подругу, васъ, то-есть. Ну, это, извстное дло, гд же? А я такое придумала, что провожу васъ, а онъ пущай издали слдуетъ, и, какъ провожу, сейчасъ съ нимъ въ ресторацію.

Мн было очень весело. Въ голов шумло. Я расхохоталась.

— Отчего же ты не хочешь взять меня съ собой?

— Барышня, да я бы душою рада, но какъ же?.. Нескладно что-то…

— Шалить, такъ шалить до конца. Я поду. Только вотъ что, ты будешь любезничать съ своимъ Михайломъ, теб будетъ весело, а кто же станетъ развлекать меня? Надо четвертаго, либо подружку, либо кавалера, мн все равно.

Таня весело кивнула головой и отошла къ Михаил.

— Петровъ давеча просился, чтобы Михаило принялъ его въ компанію; они пріятели, оба гжатцы, одногорожане, — сказала Таня минутъ черезъ десять. — Какъ полагаете?

— Принимай, — засмялась я, тмъ лучше: врне не выдастъ насъ, если будетъ виноватъ, вмст съ нами…

Она тоже засмялась.

— Врно. А вы съ нимъ будьте поласкове. Онъ ничего, парень хорошій, какъ есть «комильфотъ», за него даже купчиха хотла замужъ выйти.

И вотъ я, Таня, ея женихъ и Петровъ очутились въ кабинет грязненькаго ресторанчика. Какъ сейчасъ помню его красные съ золотыми разводами обои. Вс были слегка навесел посл угощенія на вечеринк. Мн не слдовало больше пить, но я побоялась обидть людей, истратившихся на наше угощеніе, и понадялась на себя, что не опьяню, — я могу вынести много вина. Ни поддльное шампанское, котораго потребовала Таня, ошеломило меня, и не прошло четверти часа, какъ мы вс были страшно пьяны. Таня стала буйно-весела; а я, наоборотъ, совершенно отупла. Помню, что женихъ Тани цловалъ ее, что она на меня за что-то сердилась, стучала по столу кулакомъ, а потомъ рвала на себ платье и выкрикивала бранныя слова. Ей кто-то зажалъ ротъ. Она перестала буянить, но во все горло затянула псню. Помню, что пришелъ распорядитель и спорилъ съ мужчинами, запрещая намъ шумть, и совтовалъ куда-то перейти…