Немецкая русофобия и её причины. Философия, история, политология

Взаимодействуя с Советским Союзом, Бонн считал необходимым придерживаться нескольких обязательных тезисов: ФРГ – это государство, относящееся к западному блоку; цель ФРГ – немецкое единство, пусть и в отдалённой перспективе; с ГДР следует найти возможность временного компромиссного урегулирования ситуации, признав существование двух немецких государств; роль Западного Берлина не подлежала обсуждению. В конечном счёте речь шла об улучшении экономических отношений между двумя государствами. Брандт здраво оценивал роль Федеративной Республики. На вопрос французских журналистов о том, может ли Бонн повлиять на нынешний конфликт между Советским Союзом и Китаем, федеральный канцлер ответил анекдотом, «популярным во времена Гитлера. Отец показывает сыну глобус: “Сынок, видишь вот это маленькое пятнышко? Это Германия”. И сын отвечает: “А знает ли об этом Гитлер?” Я вспомнил его, чтобы пояснить вам, что нынешний федеральный канцлер знает, какое место в мире сегодня в действительности занимает Германия. Она не хочет, чтобы ею помыкали, но она не станет делать вид, будто играет какую-то роль в споре между Китаем и Советским Союзом»[226].

Вместе с тем Брандту, несмотря на чехословацкий конфликт, удалось отыскать аргумент преимущественно экономического свойства, который побудил Москву отнестись к Федеративной Республике и её агитации за начало новой эры в отношениях с большей открытостью: «Русские заинтересованы в расширении торговых отношений с Западной Европой. Как приверженцы марксизма они пришли к выводу, что Федеративная Республика имеет большой вес в Европе. Разрядка напряжённости в отношениях с нами кажется им предпосылкой сотрудничества с Западной Европой, в том числе с Великобританией»[227].

Брандт в равной степени был вынужден защищаться от консерваторов внутри страны и обеспечивать поддержку со стороны своих партнёров по блоку. Он ни в коем случае не желал быть заподозренным даже в зачатках сознательно неверно истолкованного «рапалльского синдрома» и смог убедительно противостоять этим подозрениям после того, как выяснилось, что советская сторона не ждёт отречения ФРГ от Запада. «Что касается реакции на Западе, то, конечно, есть некоторые люди, особенно журналисты, которые – что бы они под этим не понимали – страдают “комплексом Рапалло”. Такие опасения совершенно безосновательны. Мы знаем, что наша политика по отношению к Советскому Союзу может быть успешной только в том случае, если мы в полной мере сохраним связь с Западом, чьи интересы и убеждения разделяем»[228].

Однако ГДР московские переговоры нанесли определённый ущерб: она получила признание Бонна как государство второстепенного значения, но Москва показала, что не желает признавать её полноценным участником переговоров. Только-только представилась новая возможность – взаимное признание в условиях мирного сосуществования с надеждой на преобразование противоположной стороны мирным путём, – как сразу же оказалось, что это относится только к Западу.

Тем не менее новый подход ФРГ к установлению отношений поспособствовал тому, что даже во время новой холодной войны на рубеже 1970—1980-х годов ни ФРГ, ни Советский Союз, как правило, не эскалировали конфликты. В Бонне наконец поняли, что так страстно желаемое некогда приобретение ракетно-ядерного оружия средней дальности приведёт к тому, что при возникновении угрозы Третьей мировой войны в первую очередь погибнут немцы из обоих государств по обе стороны Эльбы.

В середине 1980-х годов Москва инициировала фундаментальные изменения в отношениях внутри треугольника Москва – Берлин – Бонн. Горбачёвская перестройка привела к изменениям в восточном и западном направлениях. Новое советское руководство по-новому определяло интересы Советского Союза: гонку вооружений, победа в которой была невозможна, следовало свернуть, военное противостояние по всему миру и на главном фронте – в Центральной Европе – сократить, а по возможности и ликвидировать. Советское общество нуждалось в толчке для проведения назревшей модернизации. Открытость могла создать необходимый для этого климат, но была невозможна без разрушения образа врага и идеологических стереотипов.

ФРГ приобретала для Москвы всё большее значение. Поворот в сторону Бонна, тем не менее, носил двойственный характер. На первом месте стояли вопросы безопасности и экономические интересы. Москве, а тем более ГДР, было ясно (несмотря на то, что обе стороны официально этого вопроса не обсуждали), что изменение советской системы управления, в рамках которой негибкая, в экономическом отношении ставшая не слишком притягательной ГДР играет лишь второстепенную роль, приведёт к роковым последствиям для восточногерманского государства. Итог хорошо известен: в Восточной Европе произошли коренные изменения, образовались новые границы, Германия объединилась.