Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания

Свою коммерческую деятельность в Москве я начал в 1890 году при очень благоприятных условиях: хорошая конъюнктура, наше известное и уважаемое в России имя, доверие, с которым ко мне все относились, и, наконец, действительно неограниченные возможности, которые открывались перед деловым, энергичным человеком благодаря тому обстоятельству, что в России предприимчивость была, мягко выражаясь, не в моде.

Поэтому выгодные сделки, деньги и кредиты, можно сказать, сами сыпались на меня. Я был преуспевающим коммерсантом, отличавшимся трудолюбием и, возможно, болезненным самолюбием, но всегда чуждым алчности.

Перебирая в памяти свои крупные новые проекты, я – даже при самой строгой оценке – должен сказать, что, если не считать первого Грозненского синдиката, который, однако, в конце концов принес более чем положительные результаты, лишь один из них (Лапино, на счет «Товарищества Франца Рабенека») был лишен твердой экономической основы. Эта основа была создана задним числом, правда, так сказать, окольными путями, за счет открытия хлопчатобумажной прядильни на 22 000 веретен, численность которых позже была увеличена до 60 000 веретен и 20 000 крутильных веретен393.

И когда я, несмотря на соблюдение фундаментальных коммерческих принципов, все же терпел неудачи, то это объяснялось, как уже было сказано, и избытком проектов (в том числе принципиально новых), которые я просто был не в состоянии должным образом контролировать.

Я распылял свои и без того перенапряженные силы на все новые отрасли и проекты, участь которых не настолько интересна, чтобы утомлять читателя их описанием.

59. Катастрофа в русской черной металлургии

Оглядываясь назад, на свой московский период, я в определенной мере склонен сравнивать себя с душевнобольным, который безостановочно крутит большие и маленькие колеса, не понимая, что работа для коммерсанта – это не цель, а всего лишь средство добиться материального благополучия, сделать состояние. Правда, я почти удвоил свое наследство. Однако состояние, которым я владел, мало что значило бы в случае, если бы сломался один из крупных маховиков той огромной машины, которой я управлял (во что я, конечно, никогда не верил).

Он сломался в Туле.

В конце главы 49 я упоминал, что конвертировал нашу мышегскую недвижимость в тульские акции, чтобы при случае их продать. Я хотел совсем выйти из этого проекта, в котором участвовал уже всего лишь как член брюссельского совета директоров, и сосредоточить свои средства на тех отраслях, которые я мог контролировать.

То, как нелепо я потерял свой вложенный в Тульскую компанию капитал, свидетельствует как о моей тогдашней незрелости, так и о недостатке спекулятивного дара. Наконец, изложенное ниже показывает, какие неожиданные и неприятные сюрпризы таит в себе коммерция в такой стране с высокой покровительственной пошлиной, как Россия.

Здесь возможен и бурный рост цен и промышленности, вызванный чрезвычайными обстоятельствами, и стремительный спад.

До начала 90‐х годов южнороссийская базировавшаяся на богатых криворожских рудах и донецком угле черная металлургия не могла полноценно развиваться, потому что крестьяне, составлявшие 80% населения России, почти не потребляли железо.

И вот вызванный неурожаем голод на Волге (кажется, 1891 г.) показал недостаточность российской железнодорожной сети: на Средней Волге люди умирали сотнями и тысячами, а часть богатого урожая с Дона и Украины невозможно было доставить по назначению из‐за недостатка или отсутствия железнодорожных линий.

Вскоре последовал высочайший указ: строить железные дороги!

Так Россия, окрепшая в финансовом отношении благодаря кредитной политике Витте, вступила в эпоху бума, связанного со строительством железных дорог и продолжавшегося до начала следующего столетия. Резко возросшая потребность в стали и чугуне и прежде всего в железнодорожных рельсах сообщила мощный импульс южнороссийской черной металлургии; расширялись и модернизировались старые заводы, строились новые, начался подъем промышленного производства; под защитой высоких таможенных пошлин на чугун южнороссийские металлургические заводы получали 100% прибыли при себестоимости 40 копеек за пуд чугуна.

Этот железнодорожный бум побудил бельгийцев построить сначала одну доменную печь неподалеку от Тулы394.

Правда, богатые фосфором руды позволяли производить лишь качественный литейный чугун395; однако только в Москве, расположенной относительно близко, удалось запустить несколько доменных печей. Из-за платы на подвоз кокса стоимость производства в Туле была несколько выше, чем в Донецком регионе, но эта разница компенсировалась низкой платой за железнодорожную транспортировку чугуна в Москву.

В этих условиях Société anonyme des Hauts Fourneaux de Toula уже в первый год после возведения первой домны смогла выплатить дивиденды в размере 20%396. Тульская акция номинальной стоимостью 100 франков подорожала в Брюсселе до 450 франков; каждая бельгийская повариха считала своим долгом приобрести тульские акции.