Все мы – в какой-то степени – пережили в последние пятнадцать лет своего рода невротической шок (нации-победители, конечно, пострадали от этого меньше); но если стремиться к научному мышлению, то обязательно нужно принимать во внимание: «особая ситуация» ошибок порождает не меньше, чем возможностей для познания. Мы можем, конечно, делать заключения о сегодняшнем дне, и это будет вполне ценно; маловероятно, впрочем, чтобы это давало нам право на какие-то метафизические суждения, имеющие обязательную силу, на какие-то философские уложения по части смысла общего бытия296.
Фрагмент этот вполне укладывается в канву «Социологии или революции?», а исключен он, скорее всего, из‑за упоминания там европейской травмы от Первой мировой войны: свою книгу Курциус посвящает будущему Германии и говорить старается о новых, насущных опасностях, не затрагивая без необходимости проблем уже осмысленных; возможно, кроме того, что Курциус в 1932 году перестал связывать социологию Мангейма в ее импульсах с послевоенным общественным невротизмом – по крайней мере, в «Социологии или революции?» ничто на такой подход не намекает297.
Статья «Социология – и ее границы» завершается следующим образом (эти слова идут сразу после критики Мангейма за недостаточную разработку перспективного учения об интеллигенции: «Далекоидущих выводов, отталкиваясь от достаточно интересных предпосылок, Мангейм сделать не смог»; в книжном варианте после этого идет еще достаточно крупный завершающий фрагмент, в котором Курциус связывает четвертую главу со второй и указывает на опасности революционизма, скрывающегося не только под националистическими цветами, но и в университетах – под видом околонаучных левых доктрин298):
Продвинуться по этой дороге можно только в том случае, если каким-то образом заиметь философски обоснованное учение об интеллигенции (здесь это слово понимается как духовная функция, а не как группа людей): оно есть, например, у Морраса, есть у сегодняшних воскресителей сенсимонизма, есть у Бенды – все это, как можно заметить, французы. Социологический анализ интеллектуального сословия совершается только через философию духа. Дух же, с другой стороны, познать можно только по совокупности его форм. Формы эти, если смотреть линейно, сокрыты в прошлом. Сознанию духа, однако же, все они неизменно даются как вечное настоящее. Так что интеллектуал, осознавая себя, переживает трансцендентное как действительное и проявляет его в своем бытии: думать так – это не идеология и утопия299.