Читаем Немецкий дух в опасности полностью

Этот пассаж Курциус заменяет на, в каком-то смысле, примирительные слова300 о том, что с 1929 года Мангейм занял более конструктивную (или, во всяком случае, менее деструктивную) позицию, и это проявилось в его обновленных взглядах на социологию знаний. Как бы то ни было, финальные тезисы из «Социологии – и ее границ» представляются исключительно интересными и важными для понимания «Немецкого духа в опасности»: здесь Курциус, едва ли не единственный раз в эксплицитном виде, рассуждает о познании (как узнавании) и сознании (как переживании) духа, вводит понятие о духовных формах и даже, по сути, кратко обосновывает – уже в 1929 году! – реставрационную идею, сочетающую в духе прошлое и настоящее. Кое-что из этого, конечно, переосмыслено в пятой главе, но здесь нам крайне важно увидеть идеи Курциуса в их становлении. Сложно сказать, почему Курциус посчитал необходимым убрать эти слова из «Немецкого в духа в опасности» – французские примеры, конечно, к этому времени он уже считал малопригодными (особенно это касается Морраса), однако и без них суждение о философии духа кажется вполне существенным. Здесь стоит вообще обратить внимание, как Курциус в 1932 году определяет свое отношение к философии. Во-первых, он называет ее единственной универсальной наукой, которая действительно, в отличие от самозваных новых дисциплин, может считаться мерилом знания как такового:

Философия – вот подлинная царица наук; любая попытка оттеснить ее частными дисциплинами неизменно приводит к заметному искажению образов мира и человека. Только философия может быть «всеобщим ориентиром», хоть Мангейм и считает это прерогативой социологии301.

Во-вторых, Курциус в неявном виде даже причисляет самого себя к адептам или, может быть, представителям философского подхода; говоря о постепенном взаимном сближении с Мангеймом, Курциус использует следующую формулировку:

Мангейм и сам с тех пор поменял свои взгляды, как и я поменял свои. Наш автор сблизился теперь с философией, я же – с социологией302.

После 1932 года духовные взаимоотношения Курциуса с философией в ее историческом варианте изменились решительно, почти до неузнаваемости. Поворотным пунктом здесь служит, конечно, «Европейская литература и латинское Средневековье»: книга, в которой Курциус объявляет схоластику, по существу, темным пятном на наиболее светлом периоде Средневековья303, своего рода философской контрреволюцией против гуманистического возрождения. Более того, не только схоластика XIII века, не только томизм в узком смысле, но философия как таковая у позднего Курциуса предстает, в общем, как один из главных врагов (если не главный) гуманистической традиции, то есть традиции литературной, или определяюще-европейской.

Летом 1949 года Курциус выступал в американском Аспене (где проходила тогда международная конференция, посвященная двухсотлетию Гёте) с речью о «Средневековых основаниях западного мышления» и с особенной силой выразил этот свой новый подход, пояснив его на примерах исторического цикла: еще в доклассические времена философия ополчилась против Гомера; Платон отказывал поэтам во вхождении в идеальный полис; Аристотель определял поэзию как наименее истинный модус высказывания; схоластический формализм вообще сокрушил всякое право христианина на художественное высказывание. За тридцать веков своего существования – говорит Курциус – философия так и не нашла ни единого способа по-настоящему облагородить человеческое существование, и ее вечная судьба – распад на противоборствующие школы с последующим растворением304. Соответственно, поэзия традиционно терпит от философии тактические поражения, но всегда торжествует в исторической перспективе. Философии, в общем, уготована, по позднему Курциусу, незавидная и довольно малозначительная роль в общих рамках культуры305. Нельзя не заметить, что на весну и начало лета того же юбилейного 1949 года пришлась и «контроверза» Курциуса с Ясперсом: наш автор, как мы уже видели, в ходе дискуссии прямо указывал – нападки Ясперса на Гёте есть не что иное, как очередное обострение изначальной философской ненависти, всегда направленной в сторону поэзии306. «Гёте или Ясперс?» – этот вопрос, другими словами, можно понимать как «поэзия или философия?», «гуманизм или схоластика?».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма
Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма

Кто приказывал Дэвиду Берковицу убивать? Черный лабрадор или кто-то другой? Он точно действовал один? Сын Сэма или Сыновья Сэма?..10 августа 1977 года полиция Нью-Йорка арестовала Дэвида Берковица – Убийцу с 44-м калибром, более известного как Сын Сэма. Берковиц признался, что стрелял в пятнадцать человек, убив при этом шестерых. На допросе он сделал шокирующее заявление – убивать ему приказывала собака-демон. Дело было официально закрыто.Журналист Мори Терри с подозрением отнесся к признанию Берковица. Вдохновленный противоречивыми показаниями свидетелей и уликами, упущенными из виду в ходе расследования, Терри был убежден, что Сын Сэма действовал не один. Тщательно собирая доказательства в течение десяти лет, он опубликовал свои выводы в первом издании «Абсолютного зла» в 1987 году. Терри предположил, что нападения Сына Сэма были организованы культом в Йонкерсе, который мог быть связан с Церковью Процесса Последнего суда и ответственен за другие ритуальные убийства по всей стране. С Церковью Процесса в свое время также связывали Чарльза Мэнсона и его секту «Семья».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Мори Терри

Публицистика / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное