Немецкий дух в опасности

«Дурной релятивизм» Курциус называет продуктом разложения, следствием «духовной анархии» конца XIX века. Реляционизм, с другой стороны, и перспективизм как его философская предпосылка отражают новую форму сознания, сложившуюся в XX веке и уже воплотившуюся в новом естествознании (и Курциус, и Ортега ссылаются здесь на Эйнштейна311). Все это находит прямые параллели в социологии Мангейма и в его эпистемологическом учении; обнаруживаются эти параллели, однако же, не в 1930‑х годах, а, собственно, в «Идеологии и утопии». Курциус обходит вопросы возможного заимствования стороной и, очевидно, в 1929 году не считает эту тему и этот аспект достаточными для идейного сближения312. К «иренизму» он приходит только в «Немецком духе», и в самой книге увязывает это со статьей Мангейма «Социология знаний» 1931 года. Статья эта, впрочем, продолжает ту же реляционистскую линию, которая намечена уже в «Идеологии и утопии». Отсюда – множество разноречивых предположений относительно «философского» пункта сближения; как представляется, достаточного внимания до сих пор не уделяется одному факту: в 1929 году, сразу после публикации «Социологии – и ее границ», в том же журнале Neue Schweizer Rundschau Мангейм выступил со статьей под названием «Zur Problematik der Soziologie in Deutschland»313; статья эта представляет собой непосредственный ответ Курциусу и прямую реакцию Мангейма на его критику314.

Социологию – говорит Мангейм в этой статье – Германия начала воспринимать с запозданием; «…давно она стояла среди других, непрошенная, нежеланная: сторонняя наблюдательница, представлявшая, по сути, только общественную оппозицию»315 – здесь Мангейм отсылает к мысли Курциуса о том, что социология становится декорацией для леворадикальных движений и для революционизма всякого рода, – но, по Мангейму, это вовсе не современная проблема, а некий уже пройденный этап. Немецкую социологию, утверждает Мангейм, некорректно сравнивать с французской: последняя использовалась как агитационное оружие в борьбе против религиозных пережитков и роялистского реакционизма; в Германии же социологическое мышление со времен Вебера, Трёльча и Шелера направлено было к синтезу буржуазного начала с социалистическим; немецкая социология призвана ответить на следующий двойственный вопрос: «Где мы находимся в историческом времени, как в этом времени нам определить место для своего духа и своей души?»316 Социологическая проблематика как таковая очень быстро вышла за собственные пределы и двинулась в двух направлениях: философском и политическом; немецкая социология стала единственной дисциплиной, сумевшей объединить вопросы философии с непосредственностью бытия; она сделалась «органом нового антропогенеза», открыла пути новому отношению к жизни, «к расширенной форме существования»317. Мангейм многократно пользуется словом «расширение», характеризуя задачи немецкой социологии: это в общем виде «расширение границ сознания и души»318. Открывающиеся перспективы нового существования заставляют социологию осмыслить и радикально пересмотреть все предыдущие «возможности бытия», которые ранее считались абсолютными величинами. Но здесь, уточняет Мангейм, речь должна идти не о каком-то частном методе, который ставит под сомнение то одну, то другую абсолютную величину; вместо этого социология рассматривает абсолютизирующее мышление как таковое и ставит вопрос о связи мышления с конкретными ситуациями.

Эти предварительные замечания Мангейм обосновывает следующим образом: он посчитал необходимым представить сначала «ситуационный анализ» и восстановить контекст развития социологического учения в Германии, поскольку этот контекст высвечивает некоторое несовершенство суждений Курциуса: сама дисциплинарная структура социологии гораздо шире и сложнее, ее даже отдаленно нельзя сравнивать с французской политической социологией времен Третьей республики; кроме того, Курциус, по Мангейму, ошибочно отождествляет «Идеологию и утопию» с немецкой социологией в целом:

Э. Р. Курциус… оказывает мне часть, напрямую связывая мои взгляды с тем новым положением, которое заняла немецкая социология… Но я считаю необходимым четко разграничивать одно и другое: в дальнейшем, отвечая Курциусу, я неизбежно займусь самоинтерпретацией, а о других существенных направлениях нашей социологии вынужден буду умолчать, поскольку в данном случае сам критик их не касался319.