Немецкий дух в опасности

Тем не менее Мангейм почти сразу делает и второе уточнение (стоит отметить, что первое – о границах между положением немецкой социологии в целом и личными взглядами Мангейма в частности – тем самым несколько размывается): та социологическая мысль, что представлена в «Идеологии и утопии», не порождена частным переживанием сиюминутной ситуации (как сказано у Курциуса) – она стоит в тесной взаимосвязи с немецкой традицией и всей структурой общественной жизни:

…Курциус видит в моей книге, во всем ее душевном и духовном настрое отображение «невротического шока» последних пятнадцати лет: ему, возможно, хотелось бы в это верить, но он ошибается – во всех своих основаниях «Идеология и утопия» накрепко увязана с базовыми структурами нашего общественного и духовного бытия; практически всеми главнейшими своими импульсами моя книга обязана немецкой традиции…320

Курциус, по Мангейму, – «программный представитель учения об автономии духа» (терминологически неясное определение; вероятно, Мангейм имеет в виду идеалистическую автономию духа по Канту и Фихте?), и под традицией он признает «только свою собственную конкретную традицию»: все, что в нее не укладывается, он «интерпретирует с точки зрения психопатологии» и полагает враждебным к традиции как таковой321. Правда, та традиция, в пределах которой, по его собственным словам, стоит сам Мангейм (Трёльч – Шелер), в действительности Курциусу довольно близка: другое дело, что Мангейм в рамки той же традиции вписывает еще Макса Вебера, к социологическому учению которого вопросы были не только у Курциуса, но и у Шелера.

Обвинение в том, что я главным образом занимаюсь «социологией тенденций», тоже сложно будет отстоять перед ученой публикой. Социология знаний в том виде, в каком я ее практикую, введена была в действие именно для того, чтобы эмпирическим образом выявить во всех направлениях духовно-исторической и политической мысли особые точки соприкосновения с иррациональным; вторая задача – выяснить и аналитически продемонстрировать, откуда вообще такие установки прорываются в понятийный и категориальный аппараты322.

Курциус, по Мангейму, не замечает честного стремления новой социологии к установлению истин: «Стремление к объективности зашло у меня так далеко, – добавляет Мангейм, – что я даже проанализировал с этой же точки зрения свои собственные взгляды…»323 В «Социологии или революции?» уже присутствует новый, дописанный Курциусом фрагмент на эту тему, касающийся, правда, не Мангейма лично, а проблем самой этой методики, когда объектом суждения становится само суждение. Дальше Мангейм подступает к самому главному: