Но потом вспоминаю, что всё равно, не зная о нем ничего, искал бы его. Такова наша, человеческая, природа — мы всё равно будем кого-то искать. Брата, друга, любовника, мать или отца. Всегда будем кого-то искать. И не находить.
Любить. Ненавидеть. Убивать. Хоронить. Искать. Не находить.
И потому во мне живет тоска, равная вечности. Тоска по невозможности быть соединенным. Я бреду со всеми этими людьми, полыми людьми в бесполой тишине, в обнимку с траурным солнцем. А музыка играет вдали, и жизнь продолжается.
Пат сказал что-то глухо, я из-под стола, завернувшийся в свои мыслишки, не услышал.
— Что?
— Я ему такую же татуировку сделал. На шее.
— То-то я думал, кто ему на шею насрал. Долго думать не пришлось.
— Милый. Как и всегда, — Пат помыл чашку, принялся, по звуку, отряхивать ломтики еды, — Ты тогда с ним уже почти не разговаривал.
Пустое и глупое время. Жалею, до жути. Никогда себе не прощу ту обиду.
— Дурак, потому что, — буркнул я.
— Еще какой.
Я откинулся на спину, и лежа, смотрел на изнанку стола:
— Как ты думаешь, каким бы он сейчас был?
Пат хихикнул:
— Владел бы всем городом, наверное, — по звуку, кажется, поставил чашку на стол, — Вылезай. Или ты там так и будешь лежать?
— Здесь не так уж и плохо. Есть много любопытного, — я повернул голову и уставился Пату на ноги, — Например, твои ноги. У тебя грязные штаны.
— Я в курсе, — Пат сел за стол и принялся за бутерброд.
Я вылез, скособочил темно-синий коврик, который гладеньким обычно лежал под столом, двинулся локтем о ножку стола, тот затрясся.
— Эй, тише там!
Наконец я выбрался, встал и даже уселся на стул, как настоящий, культурный человек. Не какой-то там забулдыга, валяющийся под столом. С утреца пораньше, да на трезвую.
Я положил подбородок на ладонь и уперся ушибленным локтем о стол. Локоть явственно заныл.
— Ты, значит, решил дожрать мой паек. А мне — ломай голову, разбирайся с твоими проблемами. Потому что, они, на секундочку, только твои проблемы. Нет, не перебивай, — Пат открыл рот, собираясь что-то сказать, — Это только твои проблемы. А мне предлагаешь разобраться с ними по доброте душевной и старой дружбе. И у меня сразу рождается один хороший и честный вопрос: а не слишком ли ты во мне уверен? Я ведь, во-первых, могу и не справиться. А во-вторых, могу легко и просто послать тебя далеко, хотя и не совсем красиво.
Пат посмотрел на меня прямо, внимательно. Черт глазастый. Молва шла впереди него, но он не был в действительности безумным. Оказывается, для меня было три Пата: «Пат из детства», «Пат из слухов» и теперь «Пат реальный», и последнего Пата я только сейчас стал узнавать. Похоже, он не зря держал весь Синий сектор.
— Решил сделать ставку на твою душевную чувствительность.
Я покачал головой:
— Можешь проиграть всё. Ставка — не только твоя репутация, но и твоя жизнь.
— Я уверен, что не проиграю.
Глаза в глаза. Старая игра: гляделки. Кто первым моргнет или отведет взгляд, тот проиграл. В одном предании было сказано, что если долго смотреть человеку в глаза, то можно забрать его душу себе.
Я первым отвел взгляд.
— Я ведь даже не дал согласия.
— Это неважно.
Я чувствовал, как он улыбается. И кто из нас троих теперь сильнее, а, Дерек? Пат сделал нас всех. Ублюдок.
========== Глава 8 Длинный разговор-3 ==========
Мы выползли на улицу: курить. Шесть утра — Марико еще спит, дед куда-то еще поздним вечером ушатался.
— Я подозреваю, он отплясывает в одном из клубов под старые шлягеры. Нацепив на голову длинноволосый кудрявый парик.
— Макияж, каблучки, — Пат захохотал.
Я пожал плечами:
— Ему нравится, — я помолчал мгновение, — Не хочешь поговорить с Марико? Она часто о тебе спрашивает.
— Нет.
— Пугает то, каким ты стал? Ну и что из того, что мы стали теми, кем пугали нас в детстве.
— Это из какого-то стихотворения.
— Ага.
Обоюдное задумчивое молчание. Друг — это всегда хорошо. Даже если вас развело по разные стороны.
А внутри что-то бьется легкими крылышками, тревожное. Забыл я о чем-то важном. Совсем забыл. На периферии сознания мигает надпись «Опасность!», «Опасность!». Сцапал Пат меня, скрутил, а я лежу и только могу удивленный писк издавать.
— Не нравится мне всё это, Пат.
— Мне тоже.
— Ты что-то не договариваешь.
— Всё, что знаю, я сказал.
— Тогда что тебе нужно от меня?
— Информация.
— О следствии? Я нарушаю закон одним тем, что с тобой говорю сейчас. Ты вырисовываешься подозреваемым. У меня есть преступление. Есть подозреваемый. Но теперь ты хочешь быть еще и оболганным потерпевшим. Ты не невинная овечка, никогда таким не был. Хотя нет, может и был когда-то, — я поднялся и опустился с пятки на носок и обратно, — до того, как с нами познакомился. Тощий вор.
Пат взглянул с восторгом:
— Ты помнишь?
— Конечно. У меня хорошая память.
— Думаешь, я был тогда невинным?
— Во всяком случае, выглядел таким, — я закутался поплотнее в кофту, ветер был прохладным, — а потом Дерек тебя сломал.
— Ломается то, что уже имеет трещину.
— Меня он тоже сломал. Как родился, так и принялся за меня.
Я нагнулся и завернул штанину на голени повыше.