Немного времени для синицы (СИ)

========== Глава 10 Третий ==========

Его годы — острые колья, он уже успел напороться на каждый. У других, говорят, все годы на руке черточками линий, или как кольца у деревьев. У него же его годы были шрамами.

Он терпеть не мог Бёрн-Сити, но он здесь родился и вырос, он жил здесь всю жизнь, словно побитая крыса.

Крысы на четырнадцатый год уже попередохнут, он же всё еще был жив.

Их было в семье трое крысёнышей, мать ходила беременной еще одним. До этого один уже умер, от голода и странной болезни, тот крысёныш распух словно его раздуло изнутри. Голова у него была чудовищных размеров, и вся в струпьях. Младший крысёныш дышал через раз. Мать бегала туда-сюда, заламывая руки, то водички теплой носила, то какие-то просроченные лекарства, выпрошенные у соседей. Младшему крысёнышу изредка становилось легче, и его хрипы уже были не такими натужными, он засыпал на час-полтора спокойно. Мать тоже успокаивалась, клала бессильные руки на колени, голову опускала.

Отец обычно валялся пьяным около нужника. Он приполз на карачках, открыл крышку унитаза, сунулся в жерло. Тело отца несколько раз сотряслось, и он затих, головой всё также в унитаз уткнувшись.

Старший крысёныш постоял, держась за косяк, подумал, может отца разбудить, помочь до комнаты дойти. Подумал и не стал ничего делать, снял с крючка-гвоздя ветровку и сбежал.

Крысёныш далеко не стал уходить, под домом были ходы-спуски в подвальные помещения, где среди труб, с навязанного на них ватного утеплителя, расползающегося клочками, сидели другие крысёныши, опустив ноги, хвосты, цепкие лапки. Их было немного, десять человек. Шесть мальчиков и четыре девочки, но походили они друг на друга настолько, что теряли принадлежность к какому-либо полу. Все, как один, грязные и чумазые, с длинными засаленными волосами, вшивые, с сопливыми носами, иногда и с подбитыми глазами. Друг другу могли и зуб выбить. Ходили по ночам шеренгой, перешептываясь-перекрикиваясь, гогоча. Сплевывали гордо. Воровство и продажа были их главными занятиями. Воровали всё, что придется, продавали, также, что придется, в том числе себя.

Они толпой налетали на зазевавшуюся тетку, сбивали с ног, сумку хватали и — бежать, только спины вдали, ноги быстрые, ловкие, в разбитых кедах или ботинках.

Аделина пришивала подошву к носку длинной толстой иглой, чесала нос, под носом затесалась болячка. Болячка заживет — Аделина опять ее сковырнет, размажет кровь по лицу, отнимет ладонь от лица, вглядится в кровавую пятерню, лизнет: вкусно.

У старшего крысёныша были хорошие ботики, еще отцовы. Когда-то отец имел достаточно кредитов, чтоб они могли покупать себе одежду, еду, предметы разные. Это было давно, крысёныш совсем тогда маленький был. Тогда они не голодали, еда была всякая. Еще не ввели пайки, еще были свежие овощи и фрукты в магазинах. Инопланетная еда тоже была: огромные, и двумя ладонями не обхватить, кругляши-яблоки, зеленые, внутри же красноватые с тягучей сладковатой мякотью, или розовые пупырчатые брусочки с нежным белесым внутри. Вкусно.

Сейчас же, продуктовый паек приходится просить кого-нибудь старшего отоварить, обычно посылали Аделину, она старше всех, ей уже шестнадцать. Она стирала с себя грязь тряпкой из эло-ткани. Взрезанная пополам канистра служила тазом, Аделина в ней тряпкой побултыхает, затем лицо протрет, глядясь в большой осколок зеркала. Переоденется в свою лучшую одежду: бордовое старое платье и ботинки крысёныша, которые были ей велики, Аделина рваные куски эло-бумаги и утеплитель с труб внутрь заталкивала, чтоб с ног боты не сваливались. Пару шагов сделает — утка, вот утка. Из видеофильма утка, они смотрели по телевизору как-то, у Арнольда. Аделина-«утка» выбиралась с пачкой карточек и отправлялась на пункт раздачи. Пункт раздачи они каждый раз новый выбирали, чтобы не примелькаться.

Идет Аделина, передвигая ногами, в оттягивающих ботах, вслед ей свист несется. Она оборачивается, покажет грозный кулак свистнувшему, болячку пальцем почешет. Ходили они за ней тогда перебежками, это тоже была игра — чтоб Аделина их не заметила.

Аделина увидела очередь издали: согбенные спины, с котомками. Встала в конец, посмотрела вперед, носом повела: крупы сегодня какие-то, белковые консервы. Мыло еще дают, обещали в прошлый раз.

Стоит, ждет, ух, надоело на солнцепеке мучиться. Ни очков, ни маски у нее нет, лицо сгорит, яркой коркой покроется. Когда окошко и перед ней открытое оказалось, Аделина думала, что не выдержит и свалится. Надо было вечером, на закате идти, а не сейчас, в самое пекло. Но в животе урчит, громогласно. Намешают, соорудят потом, в старой кастрюле, суп из крупы и консервов.

Аделина замешкалась. Раздатчица смотрела на нее усталым, блеклым взглядом. Девушка протянула карточки. Раздатчица взяла в руки, повертела:

— Амалия КарМайкл.

Аделина в ответ только моргнула, тупое лицо сделала, губы облизала. Хотела болячку почесать, только руку подняла, но отдернула себя.

— Пшеничная крупа, консервы, мыло. Что возьмете?

— Всё, — хрипло ответила Аделина.

— Ждите, — раздатчица с грохотом задвинула окошко.