Немножко по-другому

Гейб смеется, а я в остолбенении стою на месте. Таким я его еще не видел. Задумываюсь: а не накачивает ли его лекарствами психотерапевт во время приемов? А может, она его загипнотизировала, да так и оставила? Мы берем кофе и двигаемся к свободному столику.

– Я разговаривал со своим психотерапевтом по поводу того, как уменьшить чувствительность к этой проблеме, – говорит он, прежде чем успеваю задать ему очевидный вопрос.

– Знаешь, я это сам уже понял.

Он жует губу и задумывается.

– Хорошо. Вот какое дело, – говорит он. – Последнее время я часто думаю о своем слухе. Врач сказал, что он еще может вернуться. Не волшебным образом, но ты ведь понимаешь: я еще молод, и он может стать лучше. Другое мое ухо начинает замечать разницу. И я еще думал, что можно научиться читать по губам, но в этом надо тренироваться. Сейчас смотрю на рот собеседника, но ничего не понимаю.

Я киваю.

– Будет круто, если твои остальные чувства обострятся, как у Сорвиголовы. Как у тебя с обонянием, Гейб?

– Сорвиголова – слепой, дубина.

– Такое все равно возможно.

– Так и говорю себе. Вот только прошел уже год, и это сильно сказывается на моей жизни. Учиться труднее, с людьми разговаривать тяжелее. Раз на то пошло, то беседовать с людьми у меня не очень-то получалось и раньше, а если еще их и не слышишь, то это практически невозможно.

– А что думают твои родители?

Он вздыхает.

– Я с ними об этом говорил, когда в прошлый раз ездил домой. Думаю, им полегчало, потому что я наконец признал, что дела обстоят не так гладко.

– И что теперь?

– Мы записались на прием к отоларингологу после весенних каникул. Не знаю, когда точно, но это уже что-то.

Я киваю.

– Хорошее начало.

– Это стоит кучу денег, и я чувствую себя виноватым. Вдобавок они уже взяли второй кредит под залог дома, чтобы оплатить мои больничные счета.

– А медстраховки у них нет? – спрашиваю.

– Конечно, есть, но, оказывается, вся процедура стоит много денег даже со страховкой.

Надеюсь, что вид у меня такой же заинтересованный, как я сам, чтобы он продолжал говорить.

– Так сколько стоит слуховой аппарат? – спрашиваю.

– Около тысячи баксов, может, больше, в зависимости от того, что мне нужно. Только я не уверен, что обычный слуховой аппарат мне действительно поможет. Есть такой, который передает звук с глухой половины на слышащую.

– Ты тщательно изучил эту тему?

– Да, я ведь теперь работаю в библиотеке. Чувствую, что мне нужно отточить свои умения.

– Что-то новости у тебя подозрительно хорошие.

– Новости хорошие. Это же здорово. Бывают беспроводные и такие крошечные, что их почти не видно. Но это трудно, потому что мне еще надо свыкнуться с этой идеей: с тем, что мне требуется помощь слухового протеза.

– В этом ведь нет ничего необычного.

– Нет, но отчасти да. Это все равно что признать себя глухим. Со мной что-то не так, люди замечают, я не смогу это от них скрыть.

– Поэтому ты не хотел со мной это обсуждать, – говорю, в моем идиотском мозгу наконец-то забрезжил свет.

– Да, хочу, чтобы все было как обычно. Но чем больше стараюсь, тем хуже себя чувствую. Да еще и ощущаю вину. Потому что я выжил и со мной, по сути, все в порядке. Никто не умер. Я не в инвалидном кресле и не ослеп. Несколько оглох и больше не могу играть в бейсбол. По большому счету это такая ерунда.

– Все равно еще со многим предстоит смириться, – говорю.

– Спасибо за такие слова. Иногда мне кажется, что так и есть, а порой воспринимаю это как ребенок. Но здорово услышать это со стороны.

– Хорошо. Итак, – начинаю загибать пальцы, – отрицание, деньги, вина. Что еще?

– Ничего, фактически это все.

– Ты же понимаешь, помимо множества других преимуществ слуховой протез объяснит людям, почему ты им не отвечал. Они не станут обижаться, что ты их постоянно игнорируешь.

– В таком ключе я об этом не думал.

– Обязательно подумай, – говорю, откидываясь на спинку стула. – И скажи спасибо своей тете Кейт за потрясающий карамельный макиато, когда встретишь ее в следующий раз.

– И то верно.

– Ну, тогда объявляю собрание Гейба и Кейси закрытым.

Марибел (соседка Лии по комнате)

Вернувшись из химической лаборатории, нахожу на белой маркерной доске записку: похоже, Бьянка «соскучилась по моему долбаному лицу». Скидываю вещи на кровать и иду наверх, посмотреть, чем она занята.

– Привет, – говорю, подходя к открытой двери, и стучу по дверному косяку.

Она улыбается, снимает наушники, садится на кровать и подпрыгивает на ней:

– У меня хорошие новости!

– Какие?

– Мне сегодня написал Бэйли, спросил, что собираюсь делать вечером.

– Да, это прогресс!

– А я соврала, сказала, что иду с подружкой в кино.

– Почему?

– Не знаю! Запаниковала. Так как у меня не было никаких планов, не хотела ляпнуть что-нибудь глупое, например, что буду мыть голову.

– И то верно, – говорю, присаживаясь на кровать ее соседки.

– Ну и вот, он позвал меня гулять.

– Но ты ведь не идешь в кино.

Она широко улыбается, и мне становится ясно, что меня во что-то втягивают.

– Ну, он сказал, что составит нам компанию, если мы не против. Так что я пойду, если ты согласишься.