Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

Бабуся опасалась, что внук за время болезни отстанет от своих одноклассников и что придётся нанять репетитора. Но этого не случилось. У мальчика, очевидно, были неплохие способности, и, поплавав в ответах с недельку, к Рождественским каникулам он по всем предметам, кроме немецкого языка, получил пятёрки. Просто ему хотелось быть среди тех, которые считаются первыми, хотя в гимназии ему далеко не всё нравилось и казалось разумным.

* * *

Гимназический день начинался с молитвы. В половине девятого утра звонок созывал всех гимназистов в рекреационный зал, в углу которого, завешанном иконами, стоял аналой. Около аналоя, на котором лежало большое и тяжёлое Евангелие в медном переплёте, стоял священник, облачённый в ризу, а рядом с ним – гимназист-служка, назначавшийся в порядке очереди. Он держал кадило, подаваемое священнику по требованию.

Немного в стороне находился хор из гимназистов, в нём пел и Борис. Слева отдельной группой стояли преподаватели, отдельной группой – гимназисты инаковерующие, их было несколько человек: евреи, татары, поляки, среди них и Юзик Ромашкович. Им позволялось не молиться, но присутствовать при богослужении они были обязаны.

Перед началом богослужения священник поручал служке прочитать определённое место из Евангелия. Тот подходил к аналою, отдав предварительно кадило священнику, крестился, целовал иконку, укреплённую на крышке Евангелия, открывал его в том месте, где была закладка, и читал отмеченное на странице место. После чтения священник произносил нараспев несколько молитв, затем хор исполнял «концерт», то есть пел какую-нибудь назначенную на этот день молитву.

Длилось это около получаса, затем все расходились по своим классам. После второго звонка входил преподаватель, и начинались занятия. Вместе с преподавателем, а иногда и раньше него, в класс приходил и классный надзиратель, садившийся за отдельный маленький столик в углу.

В каждом классе было два журнала. С одним ходили преподаватели из класса в класс и ставили там отметки за ответы по своему предмету. Этот журнал передавался от одного учителя к другому. Второй журнал находился у классного надзирателя. Он наблюдал за поведением учеников во время урока и всё замеченное заносил в этот журнал. Записывались сюда и все нарушения правил поведения гимназистами вне стен гимназии – в общественных местах и на улице, которые сумел заметить надзиратель или о которых ему донесли некоторые, специально подговариваемые им ученики.

На педагогическом совете этим записям придавалось большое значение при переводе ученика из класса в класс, случалось, что они являлись даже поводом для исключения. Спасти гимназиста при множестве плохих отзывов надзирателя бывало трудно. Только очень хорошие отметки преподавателей по основным предметам могли служить смягчающим вину обстоятельством.

Если, скажем, у Юзика Ромашковича одновременно с отличными отметками по всем предметам страница журнала надзирателя заполнялась прекрасными отзывами, то у Алёшкина дело обстояло во много раз хуже, его беспокойный нрав там находил достойное отражение.

Многим преподавателям и особенно Алексею Петровичу Крашенинникову, по предмету которого Боря шёл впереди всех, не один раз приходилось отстаивать своего любимца, чтобы сохранить ему приличную отметку по поведению. Таковой считалась четвёрка, и эта четвёрка преследовала его всю его недолгую гимназическую жизнь.

Поначалу первоклассникам освоение гимназического ритуала давалось нелегко, но уже к концу первой четверти все они настолько с ним освоились, что даже и не представляли себе, что этот прядок может когда-нибудь измениться.

Самыми любимыми уроками и для Юзика, и особенно для Бори были уроки математики. Предмет свой Крашенинников любил до самозабвения. Объясняя, вёл урок с величайшим воодушевлением и рассказывал об алгебраических правилах так занимательно и интересно, что даже самые тупые и ленивые из его учеников сидели на уроках тихо и слушали его внимательно. Боре надолго запомнилось, как кругленькая фигурка Алексея Петровича с высоко поднятой рукой, в которой зажат кусочек мела, после окончания доказательства какой-нибудь новой теоремы или алгебраической формулы торжественно, чуть подпрыгивая, возвращается к кафедре, его лицо при этом всё светится, и он громко провозглашает:

– Что и требовалось доказать!

Другими, тоже очень нравившимися предметами были география и естествознание; эти уроки вёл отец Володи, Алексей Владимирович Армаш, наконец-таки допущенный к преподаванию в казённой гимназии. Это был худощавый человек с большим лысеющим лбом, длинным овальным лицом и реденькой рыжеватой бородкой клинышком. Вся его фигура – сутулая и неловкая, костюм всегда немного помятый и висевший на нём, как на вешалке, вызывали какое-то сожаление, а у некоторых и откровенные насмешки. Многие за глаза его называли козлом, возможно, это прозвище появилось из-за его действительно похожей на козлиную бородки.