«5/VI –1918 г. Зачислен командиром полуроты запасного полка Верхнеудинского гарнизона с предоставлением двухмесячного отпуска по ранению. Распоряжение воинского начальника г. Верхнеудинска.
3/VШ–1918 г. Произведён в подпоручики, со старшинством с I/VП–1918г. Приказ нач. гарн. г. В/Удинска №0018.
5/VШ–1918 г. Откомандирован для прохождения дальнейшей службы при штабе адмирала Колчака в г. Харбин. Распор. н-ка Упр. кадров п-ка Васильева».
Дальнейшие страницы послужного списка были чистыми, впрочем, нет: на одном из них через всю страницу корявым щукинским почерком была сделана карандашная надпись: «Вместо штаба Колчака явился к нам. Щукин».
Внимательно выслушав рассказ Алёшкина и прочитав его послужной список, командир, по возрасту бывший примерно одних лет с Яковом, сказал:
– Значит, вы всё-таки колчаковский офицер, хотя вроде бы у него и не служили. Вот уж не знал, что на этой заимке прячется белый офицер, что же с вами делать? Может быть, пойдёте ко мне в отряд? Понимаю, что ещё не окрепли после ранения и тяжёлой жизни в Харбине, а также и то, что вам, пробыв на Германском фронте четыре года, порядком надоела война. Наша жизнь тоже нелёгкая… Ладно, подержим пока вас в резерве, поработайте здесь на заимке в качестве помощника нашего нелегального интенданта. Ну да и связным вас попытаемся иногда использовать. Да, вот вам мой совет: если здесь поблизости окажутся какие-нибудь белые, укрывайтесь немедленно, вам придётся плохо. Кстати, вы о судьбе Колчака осведомлены, нет? Ну так знайте, Красная армия разбила его наголову, а самого расстреляла в Иркутске. Правда, пока это положения не улучшило, особенно у нас на Дальнем Востоке. Тут теперь захватывают власть разные мелкие диктаторы, они утверждают её с ещё большей жестокостью. Кроме того, японцы и американцы практически захватили власть во всех крупных городах и селениях Приморья. Такие базы, как эта заимка, для нас очень ценны.
Мы уже знаем, что Яков Алёшкин работал на этой базе не за страх, а за совесть, за пределы заимки он в течение первого года выезжал, а чаще выходил только по специальному приказу. Знали о его пребывании там лишь отдельные партизаны и люди, жившие на заимке.
С середины 1921 года работу связника ему пришлось расширить, и он побывал и в Находке, и на Сучане, а один раз на шаланде даже в Шкотово.
Во время путины Якову приходилось выходить в море. На заимке имелся небольшой кунгасик, снабжённый стареньким японским мотором. Он служил для постановки невода, для заброски крабовых сетей и для сбора брёвен, раскиданных по побережью. Плоты шкотовских лесопромышленников штормами нередко разбивались, лес разносился волнами по всему заливу Петра Великого. Кое-что собирали рабочие, нанятые хозяевами плотов, а большая часть доставалась береговым жителям, которые использовали выловленные брёвна в хозяйстве.
Капитаном этого своеобразного корабля был один из работников заимки – старый китаец. Дело своё он знал очень хорошо: помнил все, даже самые крошечные, бухточки побережья и в любую погоду без всякого компаса мог найти дорогу домой. Говорили, что в прошлом он был контрабандистом. В одном из своих путешествий, раненный царскими пограничниками, он еле-еле успел спастись на заимке. Здесь его вылечили, и он остался навсегда.
Осенью 1919 года моторист этого судёнышка простудился, заболел, да так и не поправился, а китаец с мотором обращаться не умел. Попытки Петра Сергеевича найти моториста были безуспешными. Пришлось Якову осваивать и эту специальность. Изучить стоявший на кунгасе несложный мотор Якову труда не составило. На некоторых сельскохозяйственных машинах применялись бензиновые двигатели, принцип их работы он знал, не был только уверен в себе как в моряке. Оказалось, что и это не проблема – качка на него не действовала.
Не осталась без дела и Анна Николаевна. Помимо своих способностей портнихи, которые пришлось проявить и на заимке, вскоре она смогла работать и по своей любимой специальности. Её дочка Люся уже подросла, ей исполнилось семь лет. Необходимо было начинать учить её грамоте. Школ поблизости не было, да и, по вполне понятным причинам, ими невозможно было бы воспользоваться. Она решила начать учить дочь сама, тем более что в числе вывезенных из Верхнеудинска вещей имелись необходимые учебники.
Узнав о её намерениях, хозяева заимки решили этим воспользоваться. Их сыну Серёже – ровеснику Люси тоже следовало начинать учение, и Пётр Сергеевич собирался отвезти его для этого во Владивосток. Конечно, тогда бы и их матери, и младшему ребёнку пришлось жить в городе. Это, помимо неудобств, связанных с жизнью на два дома, мешало бы действиям самого Алёшкина, поэтому он и откладывал отправку семьи во Владивосток. Ему очень не хотелось поселять жену и детей в этом неспокойном городе. Когда Анна Николаевна согласилась заниматься с Серёжей, он обрадовался.
Так, с осени 1920 года на заимке Алёшкиных открылась собственная школа. Кроме Люси и Серёжи, в ней обучались ещё двое детей русских рабочих – получился настоящий маленький класс.