– Ну, вот и хорошо, что не задержался, теперь послужим вместе. Ты в каком последнем чине был? Подпоручик? Ну, у нас будешь комроты, три кубика носить будешь, а в военкомате – начальником штаба комиссариата и начальником моботделения. Дело тебе знакомое: я читал в твоём послужном списке, что ты батальонным адъютантом на фронте был, а это тот же начальник штаба. Работы, брат, непочатый край! Надо провести мобилизацию: призыв 1901–1902 годов, отправить их по назначению, организовать волостные приписные пункты. Уезд-то у нас побольше иной губернии, так что спать не придётся. Сейчас пойдёшь, обмундирование получишь, закусишь и отдохнёшь, а завтра поедем во Владивосток, представимся товарищу Уборевичу, не слышал о таком? Это бывший командарм 5-й армии, он один из тех, кто руководил освобождением Приморья, сейчас назначен на должность начальника Приморского военного округа. Всех уездных военкомов и начальников штабов он утверждает лично, так что держись! Ну да я думаю, что он тебя утвердит, послужной список твой там, у них… Семёнов! – крикнул военком, приоткрывая дверь. – Проведите начальника штаба в каптёрку, пусть его обмундируют. Затем проводите его на квартиру, мы ведь ему, кажется, у Писновых две комнаты приготовили. Ну, вот, пока всё, завтра ещё поговорим. Пока до свидания, иди, товарищ Алёшкин.
Ошеломлённый этим потоком слов, своим неожиданным назначением и вообще таким непредвиденным новым поворотом в своей судьбе, Яков Матвеевич, не успевший вымолвить ни слова, последовал за появившимся в дверях красноармейцем, одетым в такую же форму, как и у Плещеева, только без нашивок на рукаве, обутым в простые юфтовые сапоги и брюки из хлопчатобумажной материи.
Следуя за Семёновым, Алёшкин успел рассмотреть здание военкомата. Это была большая одноэтажная казарма, ранее предназначавшаяся для размещения семейных офицеров. Во время пребывания в Шкотово интервентов и партизанов она использовалась как обыкновенная казарма. Военком занял её потому, что она была одной из наименее повреждённых, имела целые окна и двери. Пробив в одной из внутренних стен дополнительную дверь, он соединил две квартиры вместе, получив таким образом помещение, позволявшее разместить все отделы комиссариата и охранявшую его команду из нескольких десятков красноармейцев в одном месте. Вторая половина казармы пустовала. Начальствующий состав военкомата жил на квартирах у местных жителей. К этому времени переоборудование казармы ещё не закончилось, в помещении и на улице находилось много мусора и обломков.
Каптёрка военкомата помещалась рядом с казармой в небольшом кирпичном сарае, окна которого вместо решёток были оплетены колючей проволокой.
Каптенармус, пожилой красноармеец, узнав от Семёнова, что приведённый им товарищ – будущий начальник штаба военкомата, а следовательно, и его непосредственное начальство, проявил максимум старания, чтобы подобрать Алёшкину соответствующее по размеру и росту обмундирование – шинель и сапоги. Выдал он также ему и кубики из красного сукна, которые нужно было пришить на рукава шинели и гимнастёрки. Вместе с поясом выдал только что полученное новое снаряжение, то есть переплетающиеся на спине и груди ремни, поддерживающие поясной ремень, обычно смещавшийся от тяжести надеваемого на него револьвера. Каптенармус сказал при этом, что это снаряжение Якову Матвеевичу он выдаёт первому, так как только вчера его получил. В этой же каптёрке Алёшкин получил кобуру и новенький револьвер системы Нагана с необходимым количеством патронов.
В то время ещё не практиковали шитьё обмундирования для командиров по мерке, это делалось только для лиц высшего комсостава, поэтому услуга каптенармуса была ощутима.
Через полчаса из двери каптёрки вышел молодой, одетый в ладно сидевшую красноармейскую форму человек, поскрипывающий новым кожаным снаряжением, с удовольствием поглядывавший на свои блестящие хромовые сапоги. Удивляла нового командира шинель: она была длинной, почти до самых пят. Такую шинель раньше носили только в некоторых кавалерийских полках, у пехотинцев она была значительно короче. Кроме того, в отличие от старой царской шинели на обшлагах её имелись длинные, не пришитые к рукавам заострённые концы, как их называли, отвороты, а поперёк груди располагались такие же галуны, как и у гимнастёрки. Сразу же после примерки Яков Матвеевич остался в обмундировании. Из каптёрки он вышел с узлом, в котором была завёрнута его гражданская одежда и запасное бельё.
Пройдя вместе с терпеливо дожидавшимся его Семёновым мимо здания военкомата и следующего, где жили семейные писари, они поравнялись с только что отделанной, почти новой казармой, около которой стоял часовой. Здесь, по рассказу Семёнова, находилось уездное казначейство, охрана которого входила в обязанности военкомата.