Яков Матвеевич машинально ответил на рукопожатие и подумал: «Ну, держись, Яшка, тут, кажется, в ЧК всю твою подноготную знают». Обладая довольно строптивым характером, со свойственной молодости горячностью, немного вызывающе произнёс:
– Так точно, Алёшкин Яков Матвеевич! Бывший подпоручик!
– Ну-ну, это уж теперь неважно, какой вы были бывший, Яков Матвеевич, посмотрим, какой вы настоящий будете. Теперь ведь у вас звание, вероятно, командир роты будет, так что опять вроде офицера будете, только теперь уже красного, – дружелюбно, но немного насмешливо подчеркнул Надеждин. – Ну, а мы в ЧК, простите, оговорился – в ГПУ пока ещё никаких знаков различия не имеем, и что начальник, что рядовой в одинаковых кожанках ходим. Ну да ладно, мы ещё с вами успеем поговорить – соседями будем. Счастливо устраиваться! – и Надеждин медленно зашагал в гору.
Всю остальную часть пути Алёшкин думал о Надеждине. Широкое, скуластое, со следами оспы лицо; чёрные живые глаза, беспрестанно скользившие по собеседнику, как бы ощупывая его со всех сторон; почти сросшиеся у переносицы брови придавали верхней части его лица строгость и какую-то даже свирепость, между тем, эта часть его лица совсем не гармонировала с нижней; рот с полными, почти постоянно улыбающимися губами, с какой-то по-девичьи наивной ямочкой на левой щеке и мягким, хотя и широким, подбородком придавали всему лицу какое-то добродушно-простецкое выражение. Голос у него был высокий и мягкий, и Яков невольно подумал: «Поёт, наверно, хорошо…»
Вскоре Алёшкин со своим провожатым добрался до крыльца дома. Семёнов прошёл за угол к хозяевам и через несколько минут вышел оттуда в сопровождении высокого, черноусого и черноволосого человека, одетого и даже подстриженного так, как были одеты галицийские крестьяне, виденные Яковом во время пребывании его в Галиции.
Представившись, хозяин провёл прибывшего в предназначенную для него квартиру. Поднявшись по невысокой лестнице на крыльцо, они очутились в широком тёмном коридоре, из которого направо и налево вели двери в квартиры. Открыв правую дверь, хозяин пригласил за собой и Якова Матвеевича.
Квартира состояла из двух маленьких смежных комнаток и крошечной кухоньки. Алёшкину, ютившемуся до этого на заимке брата со всей семьёй в одной маленькой комнате, эта квартира показалась вместительной и удобной.
Заканчивая показ, хозяин сказал:
– Вот это и есть та квартира, которая снята для вас военкоматом. У вас семья-то большая? Ах, ещё четверо, ну тогда будет немного тесновато. Но в тесноте, да не в обиде. Вторая квартира ещё меньше будет, там два чекиста должны жить, один – Надеждин – уже въехал. Он пока одинок, его жена на Сучане учительствует, детей у них нет. Он хоть и из ЧК, а, кажется, человек тихий и спокойный, – заметил доверительно Писнов.
Яков Матвеевич, которому слишком разговорчивый хозяин не очень понравился, постарался побыстрее от него отделаться, заявив, что он устал с дороги и должен отдохнуть. Положив ключ от квартиры на столик, стоявший в кухне, Писнов вышел. Вслед за ним ушёл и Семёнов, пообещав прислать красноармейца с матрасом и постельными принадлежностями.
С заимки Алёшкин выехал налегке, он предполагал в этот же день вернуться домой, так как не думал, что его вызывают надолго. Уж конечно, менее всего он предполагал, что вот так сразу превратится в командира Красной армии. Происшедшее так его ошеломило, что он не нашёл в себе сил, да, пожалуй, и желания возражать на предложение Плещеева, тем более что понимал, что отказ его может быть истолкован как угодно, а это могло грозить и неприятностями.
Потом, если говорить откровенно, ему даже польстило это предложение. Как человеку, легко увлекающемуся, ему уже представлялся интересным и характер, и масштаб работы, которая ему предстояла.
Продолжая размышлять таким образом, он ещё раз обошёл своё новое жилище, чтобы осмотреть мебель, находившуюся в квартире. Meбель эта была самой разнокалиберной, очевидно, в большинстве своём просто позаимствованной из чьих-либо опустевших офицерских квартир. В дальней комнатке стояли две солдатские кровати, между ними тумбочка, там же каким-то чудом втиснулся небольшой платяной шкаф, зато свободное пространство комнаты едва позволило бы разойтись двум людям. В первой комнате стоял небольшой обеденный стол, несколько разного фасона стульев, маленький продавленный диван и буфет с оторванной верхней дверцей. В кухне, кроме маленького стола, на котором лежал ключ, имелось две табуретки и большая широкая лавка. У одной из стен кухни находилась плита, от которой отходила стенка, служившая для обогревания комнат. Других печек не было, но это не беспокоило Алёшкина: он уже знал, что в Приморье климат мягкий и зимы несуровые. Ведь даже и сейчас, несмотря на то, что кончался декабрь месяц и кое-где лежал неглубокий снежок, под окнами квартиры стояли ещё не совсем замерзшие хризантемы.