Перед самым отъездом Боре сшили новый костюм из чёрной полусуконной материи, обут он был в поношенные, но ещё совсем целые сапоги дяди Мити, а на голове имел серую кепку. С внутренней стороны гимнастёрки тётка пришила ему потайной карман, в котором находились деньги и документы. По его представлению, денег на дорогу ему было дано очень много: пятьсот миллионов, то есть 500 рублей выпуска 1923 года. Рубль этот, как на нём было написано, приравнивался к одному миллиону всех ранее выпущенных дензнаков.
Документами, которые прятались в потайном кармане, были: 1. табель из школы, где по всем предметам имелись оценки, начинающиеся со слова «весьма», и где говорилось, что Борис Алёшкин переведён в четвёртый, последний класс 2-ой ступени; 2. свидетельство о рождении; 3. удостоверение, выданное Кинешемским уездным исполкомом, удостоверявшее личность Б. Алёшкина. На этом последнем, кроме подписей, печати и углового штампа, была приклеена гербовая марка.
В наружных карманах гимнастёрки находился железнодорожный билет и немного денег, могущих потребоваться на мелкие расходы.
Переход на Казанский вокзал Борис совершил без особого труда, следуя за группой других пассажиров. Ещё в Кинешме дядя Митя заботливо обвязал старую корзину толстой верёвкой так, что получилось нечто вроде ручки, за которую её было удобно нести. Вещевой мешок он надел, как ранец, так что этот переход оказался несравненно более лёгким, чем тот, который он совершал в обратном направлении два года тому назад. Конечно, надо учесть и то, что сам он повзрослел, сил у него прибавилось.
Оставив свои вещи под присмотром семьи попутчиков, ехавших куда-то под Челябинск, он вместе с главой этой семьи отправился выяснять, когда пойдёт нужный поезд и что нужно делать с билетом.
Оказалось, что в этот день рейсов на восток не будет. Следующий почтовый поезд будет только через день и пойдёт он до Иркутска. Самый ближайший поезд, товарно-пассажирский, будет в час ночи. Бывалые пассажиры и железнодорожники почему-то этот поезд называли «Пятьсот весёлый».
Не очень-то искушённые в путешествиях Борис и его спутник решили ехать на этом самом «весёлом», тем более что их билеты годились на него без всякого компостирования (это слово было новым в Борином лексиконе, что оно означало ни он, ни более взрослый его попутчик не знали). Однако они видели, что перед кассой, в которой производилось это компостирование, стояла такая длинная очередь, что им пришлось бы ждать, наверно, больше суток.
Поговорив со знающими людьми, они узнали, что этот так называемый Пятьсот весёлый состоит наполовину из теплушек и двигается очень медленно, но это их не испугало: хотя бы медленно, но они всё-таки будут ехать, а не торчать на Казанском вокзале, настолько забитом людьми и вещами, что найти свободное местечко было невозможно. До часа ночи они решили отдохнуть и, перекусив тем, что имелось у каждого в запасе, прикорнули на сваленных в груду мешках, узлах и Бориной корзине.
Мальчика разбудил толчок в спину и крик:
– Скорей, скорей, бежим, а то места не захватим!
Очнувшись, Борис заметил, что всё семейство его спутника уже на ногах, каждый держит предназначенную вещь. Поднялись и другие пассажиры. Вскочив как встрёпанный, он закинул за плечи мешок и, подхватив корзину, бросился в гущу толпы, куда устремились и его спутники. Образовалась невообразимая толчея и давка, то тут, то там раздавался истошный визг какой-нибудь чересчур сильно прижатой бабёнки, нецензурная ругань мужчины или вопль и испуганный плач ребёнка.
Конечно, жуликам и воришкам в такой толпе было настоящее раздолье, поэтому ко всем крикам иногда присоединялся и такой:
– Батюшки, обокрали!
Никто внимания на эти крики не обращал, все, что было сил, торопливо жались, толкались и лезли к трём огромным дверям, выходившим на перрон вокзала. Несколько железнодорожников и милиционеров первое время пытались установить порядок в этом движении, но, смятые толпой, махнули рукой и, прижавшись в сторонке к одной из наружных стен вокзала, только приговаривали:
– Ну и народ! Не люди, а звери! И куда их только чёрт тащит?!
Наш герой не успел опомниться, как подхваченный толпой и зажатый так, что у него перехватило дыхание, был вынесен к самым дверям.
Прижимая рукой карман с билетом и стараясь удержать в другой корзину, которая, как живая, прямо-таки вырывалась из рук, он двигался с толпой к выходу. В дверях его ещё раз крепко стиснуло, куда-то швырнуло в сторону, и он наконец очутился на перроне. Давление толпы ослабло. Он следовал за всеми бегущими вдоль длинного состава из двух десятков теплушек и нескольких вагонов четвёртого класса. Все торопились к этим вагонам, стараясь побыстрее влезть в них и занять какое-нибудь место.