Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

С 1918 года Болеслав Павлович уже жил с Зинаидой Михайловной Полянской как с женой, но оформить свой брак официально, то есть зарегистрироваться в волостном совете, он смог только после того, как умерла его первая жена, Мария Александровна Пигута. Эта регистрация состоялась в августе 1919 года, а она была совершенно необходима: Зинаида Михайловна ожидала ребёнка.

Заботы об этой новой семье, беспокойство о сыне довершали все те неприятности, которые и без того часто, пожалуй, даже слишком часто, тревожили старого врача. Его заявление об уходе и переезде в Белоруссию – не попытка убежать от трудностей, в которых ему пришлось жить и работать, a скорее, крик, вопль о помощи.

К счастью, и в Кинешме, да, видно, и в Рябково нашлись люди достаточно добросердечные, которые отнеслись к этому заявлению именно с такой точки зрения, а не расценили его, как проявление саботажа.

Дмитрию Болеславовичу, посланному в Рябково для выяснения причин, побудивших его отца послать такое заявление, пришлось проявить немало такта и терпения, пока он уговорил старого врача взять своё заявление обратно. Вряд ли его миссия увенчалась бы успехом, если бы не помощь Зинаиды Михайловны, не хотевшей уезжать из Рябково. Да, по правде сказать, она этого сделать и не могла: в её положении (беременность) длительная дорога могла серьёзно повредить.

Соответствующую помощь оказал и председатель волостного совета, ускорив приведение в порядок больницы, амбулатории и квартиры врача. В известной мере помогло и то, что ещё до приезда Дмитрия Болеславовича вопрос о заработной плате его отца в уездном здравотделе урегулировали.

Впрочем, была и ещё одна, правда, в то время никому не известная причина, заставившая Болеслава Павловича отказаться от перемены места жительства.

Ещё с 1917 года, после воспаления лёгких, у него появились, а затем стали всё чаще повторяться боли в сердце, а с конца 1918 года к ним присоединились беспричинно возникающие боли в области икроножных мышц. Боли в ногах возникали во время ходьбы и иногда были настолько сильны, что приходилось останавливаться. Они, правда, вскоре проходили, но затем возникали вновь. Он уже не мог, как это было раньше, целыми днями бродить по лесу с охотничьим ружьём. И если и ходил на охоту, то недалеко, и при этом часто отдыхал. Болеслав Павлович был достаточно опытным и квалифицированным врачом и, конечно, сумел поставить диагноз своего заболевания, но он знал и то, что в то время медицинская наука против этого заболевания была почти совершенно бессильна. Именно поэтому о симптомах его он никому не говорил и по возможности свои страдания не показывал. Но от внимательного взгляда любящей женщины ничто не ускользнёт, а Зинаида Михайловна любила Болеслава Павловича горячо и преданно, и поэтому поспешила сообщить его сыну о странностях, замеченных в поведении мужа. Однако Дмитрий Болеславович был слишком далёк от практической медицины, чтобы по-серьёзному отнестись к симптомам, замеченным у его отца мачехой, а может быть, она просто не сумела достаточно хорошо их описать. Все неприятные ощущения в ногах, а иногда и в сердце, появляющиеся у отца, Дмитрий отнёс за счёт преклонного возраста и волнений, связанных с работой. В этом его убедили и беседы с отцом, умышленно старавшимся ослабить впечатление от своих недомоганий, чтобы всех успокоить.

На какое-то время это ему удалось, но, видимо, дальше скрывать своё состояние он уже не счёл возможным. Его последнее письмо в 1919 году, хотя и достаточно бодрое, но уже прямо говорит о болезни:

«Дорогой мой. Посылаю тебе курицу, зайца и рожь. Рожь – Насти, а заяц – Кузовкина, он здесь охотился, сегодня убил лису. Тебе не мешало бы приехать, здесь можно устроить хорошую охоту, зайцев и лисиц очень много. Я теперь больных в больницу не принимаю, потому что идут ремонтные работы, плотничьи (тёплые сортиры), веду только амбулаторный приём, и то с большим трудом, потому что болезнь моя очень меня мучит; нужно всё-таки тебе знать, что болезнь более серьёзна, чем предполагалось. Увидишь, когда приедешь. <…> Грязнов увёз и спрятал фармакопею и массу лекарств.

Фармакопея постоянно нужна, и я подал заявление в исполком, чтобы обыскали его в присутствии милиции. Нельзя ли получить побольше спирту, лекарства можно настаивать здесь вместо того, чтобы их выписывать; а также антидифтерийной сыворотки, у меня есть случаи, которым впрыскиваем, и возможно, что больных будет больше, а часть сыворотки я послал в Семёновское, там тоже есть дифтерит, и Синицын занял у меня один флакон, а было их всего три. <…> Картофель пока не посылаю, боюсь, замёрзнет, может быть, в следующий раз будет более мягкая погода, тогда пришлю. <…> Я не предполагал, что Кузовкин может быть хорошим фельдшером, ведь он ротный фельдшер, а проработав с ним, я нахожу, что он лучше Грязнова, а его отношение к больным человечнее. Свинкиной всё ещё нет, и где она – неизвестно, а она очень нужна.

Кажется, я много написал, а это не в моих правилах. Ну, пока прощай, целую тебя, Костю и Нюту. Твой Б. Пигута.