— Прости меня, и я стану твоим безропотным слугой, во всем покорным твоей воле! Если ты меня не простишь, к кому же мне обращать мои мольбы? Ведь я всего лишь раз оступился, не наказывай же несчастного столь жестоко! Я на все согласен, но только позволь мне видеть тебя, не прогоняй, ведь без тебя вся жизнь моя — ничто! Ты видишь, как потемнел мир? Это от немилости твоей, от горя моего. Ты слышишь, как стонут и плачут леса и рощи, как рыдают поля? Это слезы моего сердца, это дым от моих горестных вздохов. Горит мое сердце, а снег от холода твоего никак не тает… Сквозь снег и буран я пробивался к тебе и вот теперь стыну на морозе — пускай умру, коли ты того хочешь!
Но слова луноликой Вис прозвенели в ночной тиши как кинжал, и был тот кинжал напоен ядом:
— Ступай прочь, Рамин, в Мерве тебе не на что надеяться, так что уходи, оставь меня. Я больше не верю твоим лживым словам, и о печали твоей слушать не хочу. Ты уже обманул меня однажды, второй раз я не попадусь в твой силок. Иди распинайся перед своей Голь, предлагай ей свою любовь и верность. Ума тебе не занимать, словом ты тоже искусно владеешь, но ведь и я не простушка деревенская! Твои уловки и хитрости я давно знаю, все твое притворство для меня — книга открытая. Говорю тебе прямо: я не хочу избавиться от Мубада, я буду ему верной женой. Ведь он-то ни разу мне не изменил, не отрекался от меня, как бы дурно я с ним ни поступала. Он всегда меня любил: теперь пришел его черед подносить к губам хрустальную чашу, а твое место там, где ты его выбрал. Я же поспешу в опочивальню к супругу, не желаю я огорчать его долгим отсутствием. И тебе советую возвратиться к Голь: пусть цветет в твоем саду, пусть тебе пятьдесят детишек нарожает!
Вис говорила все это, чтобы выместить обиду за долгую разлуку, закончив свои речи, она отвернулась от оконца и ушла вместе с кормилицей, бросив друга дрогнуть на ветру под холодным мокрым снегом. Напрасно он оглашал жалобами округу, напрасно взывал в ночи к непреклонной возлюбленной, — ответом ему было молчание. А тяжелые тучи опускались всё ниже, а свирепый ветер завывал всё громче, злой снег вперемешку с дождем хлестал ему прямо в лицо, покрывал ледяной коркой его одежду и тело, так что Рамин уже почти не мог шевельнуться, скованный льдом, словно броней железной.
Вис же в своих покоях терзалась, места себе не находила: хоть ей и жалко было замерзающего Рамина, но раненное его вероломством сердце не давало произнести слова прощения. Наконец она не выдержала, опять выглянула в окно, но и в этот раз не стала говорить с Рамином, произнесла много горьких слов, упреков и порицаний, обращаясь к ни в чем не повинному скакуну, и вновь скрылась, пылая гневом.
Но этим дело не кончилось — разве можно остановить коня на скаку, разве можно заставить замолчать растревоженное сердце, преградить дорогу горному потоку, низвергающемуся с высоты? Долго еще спорили и препирались влюбленные, каждый отстаивал свою правоту, пытался доказать, что ни в чем не виноват, что любит больше и любовь его верней… А потом как-то незаметно на другое перешли, стали обидами считаться, страдания себе в заслугу ставить. У Вис язык острый был, она больно ужалить умела, неудивительно, что терпение Рамина истощилось и он молвил:
— Красавица, ты лишнего-то не болтай — у тебя, видно, ум с сердцем не в ладу. Сердечко у тебя слаще сахара, а из уст такие колкие слова сыплются!.. Ты, наверное, не слыхала, что неприветливый и невнимательный друг хуже недруга? Я здесь под снегом замерзаю, а ты в своих покоях нежишься среди мехов и бархата, да еще мне слова всякие говоришь — самое подходящее время нашла! Я того и гляди помру тут у тебя под окном! А разве подобает такая смерть мне, воину и рыцарю? И вообще, о чем ты толкуешь? У тебя все это время муж был, а я жену себе взял — тебе не понравилось… Ну ладно, я тебя не неволю, каждому свое, живи себе с Мубадом и радуйся!
Прекрасная и гордая Вис ему отвечала:
— Будь по-твоему, спасибо тебе на добром слове, честь тебе и хвала! Я ведь осталась прежней, красота моя не увяла, а расцвела: лицо у меня такое же светлое, уста такие же нежные, локоны такие же темные и душистые и все прочее тоже на месте. Твоя роза-Голь передо мною словно шип, колючка сухая! Хотя вообще-то она, быть может, и недурна, но я — владычица красавиц, нет мне равных. Как же ты посмел ее рядом со мной поставить? Ты меня невежей бесчувственной выставляешь, а сам-то ты кто? Ну что же, благодари Бога, что он Мубаду, а не тебе послал такую неумную и невоспитанную жену.
И пока Вис говорила Рамину эти резкие слова, сердце ее словно окаменело: перечисляя свои обиды, она вновь переживала их и теперь никак не могла смягчиться, простить своего заблудшего друга. Отойдя от окошка, она кликнула привратников и приказала: