Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

А тем временем Хосров, тоскуя о прекрасной незнакомке, двигался к землям Михин-бану. Едва он достиг границ, дозорные доложили о нем царице, и та, как положено, отправила ему почетные дары, выслала знатных мужей навстречу. Приняла его Михин-бану и увидела, что пред ней юноша достойный, наделенный царственным величием и блеском, прекрасный и учтивый. Он ей очень понравился, стала она осыпать его подарками драгоценными, что ни день устраивать пиры в его честь, а потом даже пригласила погостить всю зиму в ее столице, Бердаа*, и Хосров ответил согласием.

Итак, Хосров обосновался в Бердаа, и закипело там веселье: собрались к нему удалые друзья, беспечные гуляки, смех, шутки не умолкают, вино льется рекой — это Хосров старается отогнать печаль о Ширин. А в тех краях издавна хранили обычай зимних пиров: средь роскошных ковров, у жаровни с рдеющими углями, столы ломились от яств, золотые и серебряные кубки пламенели вином, лютни и лиры издавали томительные звуки, а певцы выводили пленительные песни, такие, как эта, например:

О, как прекрасен этой жизни сад, —
Увы, грозит ему осенний листопад.
Как светел сей чертог — чертог времен, —
Увы, не прочен и не вечен он.
Дворцы из глины, замки из песка!
Сметет вас ветер, унесет река…
Но средство есть поток остановить:
Вина багряного побольше пить!
Про «завтра» и «вчера» не размышляй,
Вина «сегодня» в чашу наливай, —
Мы мир и душу оживим вином,
Веселье сну ночному предпочтем.
Плясать и петь мы будем до утра —
Поспим в могиле, как придет пора.

Кончина шаха Хормозда и воцарение Хосрова

Так коротал время Хосров вдали от родных краев, когда однажды доложили ему, что прибыл Шапур. Встрепенулся царевич, велел скорее позвать его, Шапур вошел и, оставшись наедине с Хосровом, рассказал ему подробно о своих делах: как отыскал Ширин, как полонил ее душу, как пробудил в ней желание отправиться к Хосрову на дивном скакуне Шабдизе.

— Теперь она уже, наверное, преодолела все трудности пути, — заключил Шапур, — и пребывает в твоем цветнике, среди розоликих красавиц.

Радость Хосрова была безмерна, он обнял Шапура, осыпал его подарками, возвел его в сан своих ближайших друзей. Рассказал он ему и о мимолетной встрече, которая произошла на пути в Армению, и они вместе решили, что Шапуру надлежит снова поехать к Ширин, теперь уж в Мадаин, чтобы привезти ее к Хосрову.

И снова устроил пир Хосров, да такой роскошный, что посетила его сама царица Михин-бану, воссела на трон рядом с Хосровом. Начали они застолье по всем правилам, соблюдая канон зороастрийский: сначала мобед* прочел застольную молитву, потом стали блюда с яствами вносить, а жрец жестом показывал, какие из них разрешено употреблять в пищу, а какие запрещено. После еды принялись за винопитие и, когда выпили по нескольку чаш, язык у Хосрова развязался, и он поведал Михин-бану то, что узнал о Ширин:

— Не горюй, премудрая царица, мой доверенный человек принес мне вести о твоей племяннице: она жива и здорова, это конь необузданный ее похитил, унес в далекие края. Я еще немного у тебя поживу — и она отыщется. Слово тебе даю, что пошлю за нею гонца, и она вскорости птицей прилетит сюда.

Обрадовалась Михин-бану, сначала от волнения слова вымолвить не могла, а потом сказала:

— Коли ты собираешься посылать гонца, то непременно приведи его ко мне, я дам ему подходящего коня: это Гольгун, брат того Шабдиза, который умчал Ширин. Только этот конь сможет скакать наравне с Шабдизом, а если Шабдиза уже нет при Ширин, то Гольгун станет служить ей вместо него.

— Это ты хорошо придумала, мудрейшая, — одобрил Хосров и велел, чтобы Шапур оседлал себе Гольгуна.

Шапур пустился в путь, достиг дворца Хосрова, но розы уж не было в цветнике, услада покинула сад. Разузнав, что Ширин теперь обитает в горном дворце, Шапур направился туда. Путь был нелегок и опасен, окрестности дворца угрюмы, но Шапур решительно постучал в ворота и показал стражу печать Хосрова, — его тотчас ввели внутрь. Но и покои Ширин оказались мрачными и темными, не на чертог походили они, а на узилище, на адскую каменную печь, в которую неизвестно кто вверг тот драгоценный рубин, ту редкостную жемчужину. Шапур едва нашел приличествующие слова приветствия и восхваления, а потом все же спросил:

— Как ты очутилась здесь, светлейшая, что привлекло тебя в этот сумеречный и унылый край, где и дышать-то невозможно?

— Так уж вышло, — отвечала Ширин, чей гордый дух избегал жалоб. — В отсутствие властелина прислужницы в царском дворце дали себе волю, предались разгулу, я не хотела оставаться среди них, вот и уединилась здесь.