Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

— Сними цепи с этого бедняги, надень их на меня, — ведь это я — истинный безумец! Води меня в оковах от дома к дому, я готов принять любое бесчестие, а всё, что подадут, забирай себе, мне ничего не нужно.

Старуха польстилась на ожидаемую выгоду, тотчас разорвала свой договор с прежним спутником и принялась связывать цепями и веревками Маджнуна. И вот они уже потащились вдвоем, вздымая пыль босыми ногами. Маджнун шатался, словно пьяный, оковы его бренчали, он то хохотал, то плакал, крича «Лейли!», а люди смеялись над ним, швыряли в него камнями и палками, а старухе бросали монеты. Так шли они, подходя все ближе к шатрам племени Лейли, ветер уже донес до влюбленного знакомый запах… И тут Маджнун рухнул наземь, стал биться головой о камни, испуская громкие вопли:

— О ты, предмет моей любви и страданий! Полюбив тебя, я презрел законы человеческие, преступил преграды, освободился от них. Ныне же я в цепях, скован по рукам и по ногам и счастлив тем! Я готов предстать пред судом, но пусть судьей моим будешь ты! Да, я напал на твоих сородичей, но сам же и стал жертвой мечей и стрел, взгляни, я уже в кандалах, а коли этого тебе мало — пролей кровь мою! Казни меня или прояви милосердие, но приди, дай взглянуть на тебя в последний раз. На что мне жизнь? Возьми ее и будь счастлива!

При этих словах он одним рывком порвал на себе цепи, и стрелою полетел ко взгорью, закружился, заметался по скалам, по склонам крутым, нанося себе удары в грудь и вырывая волосы. Добрые люди всё же приметили его, догнали, доставили к отцу с матерью, да только лучше бы они этого не делали: он уже никого не узнавал. Напрасно рыдала мать, напрасно взывал к нему седой отец — Маджнун позабыл всех и вся, не помнил ни о ком, кроме Лейли. И пришлось родным отпустить его, предоставить несчастного его злой судьбе.

Лейли выдают замуж за Ибн Салама

А теперь расскажем немного о Лейли. Отец ее был человек кичливый и упрямый, коли чего он не мог достичь правдою, то и неправдою не брезговал. Когда благородный Ноуфаль пожалев его и прекрасную Лейли, прекратил сражаться, отец пришел к дочери и описал ей все происшедшее шиворот-навыворот: дескать, это он спас народ от гибели, от поражения в войне, это он Ноуфаля убедил-победил, да так его уговорил, что тот прогнал от себя полоумного дурака, который убежал в дикие горы и наконец отрекся от Лейли.

Дочь слушала его почтительно, как и подобает, ни словечка поперек не сказала, глаз не подняла, лишь когда одна осталась, дала волю слезам. Нарциссы прекрасных очей покраснели, а розы ланит побледнели от неизбывной печали, но поток кровавых слез не мог погасить пламени сердца, а излить душу ей было некому, не было к ней сочувствия у родных и близких. В немом отчаянии она металась и билась словно змейка, пойманная мешком змеелова, ее огненные вздохи, казалось, должны были сжечь все окружающее, но такова уж природа человеческая: людское празднословие и исходящее от Лейли благоухание жаркой любви только сделали ее еще более привлекательной и желанной. Со всех концов Аравии стекались отважные юноши и зрелые мужи, чтобы посватать красавицу, они везли дорогие подарки, выхвалялись перед соперниками, всячески старались добиться знаков благосклонности… Но отец зорко охранял свою драгоценную жемчужину, близко никого не подпускал, а сама Лейли и не глядела ни на кого. Конечно, и ей приходилось, чтобы соблюсти приличия, порой появляться на людях, даже улыбка иногда скользила по бледным устам, но то было не от забвения и не от лицемерия: былые упования еще не совсем покинули ее, а кроткое сердце не хотело причинять боль родным.

Тем временем Ибн Саламу стало известно, какую суету подняли вокруг шатра Лейли сваты и соискатели, и он решил не мешкать долее, тотчас ехать к родителям Лейли и напомнить о данном обещании. Немедленно снарядил он караван со свадебными дарами: драгоценные благовония, целые вьюки сластей, тюки дорогих тканей, россыпи самоцветов; более тысячи верблюдов, табун чистокровных арабских скакунов, полные сундуки золота и серебра — все это отправил он отцу Лейли. Золотые монеты он метал под ноги гостям и хозяевам словно простой песок, щедрость его не знала границ.

Немного отдохнув с дороги, он призвал умелых и красноречивых посредников, которые повели с отцом девушки искусные беседы, выказали уважение, возбудили алчность и вызвали восхищение своими льстивыми похвалами и богатыми посулами. Они говорили:

— Наш Ибн Салам — лев среди храбрецов, гордость арабов, он исполнен доблести и величия. Он тебе будет и защитой, и опорой, и казной неисчерпаемой, и стеной, преграждающей путь злому ветру пустыни.