Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

Столько всего было сказано, что отец Лейли и не думал противиться, обеими руками готов был отдать свою луну прямо в пасть дракону. И уже на следующее утро он взялся украшать шатер к свадьбе, велел сзывать гостей на пир, размахнулся широко, ничего не пожалел. Закипел праздник, торжество великое, — ведь не просто свадьбу играли, венчали союз двух племен. Музыканты заиграли, кубки зазвенели, засверкали дирхемы и динары, которыми, по обычаю, одаривали мать невесты за «материнское молоко». Пир длился долго, но вот невесте отнесли поднос со сластями и с вином, жених, облаченный в новое роскошное платье, поднялся в ожидании — пора новобрачной отправляться в дом мужа.

Чаша с вином выпала из рук Лейли, — видно, придется ей отныне пить только горькое питье, — слезы подступили к очам, сжала она рубиновые уста, но сказать ничего не посмела. Долг дочери — покорность родителям, долг девушки — уважение и повиновение воле племени, своеволие проявить ей нельзя, ведь сила рода в единстве, кто против своих пойдет, того тотчас отторгнут, отсекут словно палец, укушенный ядовитой змеей. И вот новобрачная уже села в паланкин, украшенный парчой и шелками заморскими, и ее торжественно понесли к дому супруга.

Гордый, как павлин, Ибн Салам ввел молодую жену в опочивальню, осыпая ее подарками и восхвалениями, а оставшись с ней наедине, протянул руку вожделенья к сладостным плодам сей юной пальмы. Но персты его встретили не податливый стан, а острый шип: Лейли размахнулась и отвесила мужу пощечину, да такую крепкую, что он едва удержался на ногах, а она воскликнула:

— Не подходи ко мне, а не то я убью тебя и себя! Аллах предназначил меня не тебе, коли желаешь, пролей кровь мою мечом, но знай: никогда я не буду твоей!

И Ибн Салам отступил, хоть и был нетруслив: он понял, что она говорит правду. Однако же и отказаться от такой пленительной красавицы, которой он тотчас отдал свою душу, Ибн Салам был не в силах. И он решил оставить Лейли в своем доме, хотя бы видеть ее и любоваться ее красой, даже если она не разрешает дотронуться до себя. Он осознал предначертание судьбы и со слезами на глазах молвил:

— Да будет так! Честью своей клянусь, что не посягну на тебя более.

И с тех пор он свято соблюдал данное обещание, только вздыхал у порога Лейли да грустно провожал ее глазами. А эта нежная роза не сводила взора с дороги, ждала вестей, вслушивалась в шепот ветра, надеясь уловить хоть словечко о своем любимом, смягчить сердца боль. Она перестала таиться, сокрытая в глубине души любовь стала явной, проступила на чистом челе словно небесная печать: когда судьбе угодно обнародовать свои потаенные письмена, указать, что кому предназначено, страх пред отцом или мужем отлетает как дым, как утренний туман.

Маджнун узнает о замужестве Лейли

А Маджнун, окончательно одичавший, с болтавшимся на шее обрывком веревки, который остался, когда он убежал от старухи, брел по пустыне и думал о своей возлюбленной, луноликой красавице, которую он не видел уже много лун. Он испускал глухие стоны, прерывисто вздыхал, и аромат амбры, веющий с расцветающих весенних лугов, кружил ему голову и опьянял словно сладостное вино. Но в конце концов силы его иссякли, он опустился в пыль возле колючих кустов, совсем не дававших тени, и смежил усталые ресницы. Тут-то и настиг его незнакомец, досужий повеса, искатель злых утех, — таких в любом краю сыскать можно. Черный, как ворон, коварный, как змей, подкрался он на беговом верблюде к спящему — не узнать Маджнуна было нельзя — и завопил прямо ему в ухо:

— Эй, нечестивец, ты презрел Божеский закон и Господь покарал тебя! Словно шут ты кривлялся и бесновался, и вот теперь даже та, которой ты вверил свою душу, отвернулась от тебя: Лейли вышла замуж! Теперь она счастлива вдвоем с молодым мужем в свадебном шатре, предается любовным ласкам, а ты валяешься тут точно потухшая головешка, ты и на человека-то больше не похож. Забыла она, забыла тебя — ведь таковы женщины, они к верности неспособны. Женщина — это оборотень, снаружи она — пери, а внутри — див, она смеется, когда ты плачешь, и плачет, когда ты радуешься…

Много еще всякого зловредного вздора нагородил этот смутьян, а Маджнун слушал его, будто оцепенев, но вдруг дернулся, стал биться о камни точно припадочный, содрогаться в рыданиях. Земля вокруг и обломки скал окрасились кровью, черная пыль облаком повисла над тем местом. Наконец Маджнун утих, он, казалось, уже не дышит, душа рассталась с телом. Тот сплетник, болтун неосторожный, испуганный и полный стыда за содеянное, кинулся приводить беднягу в чувство, захлопотал вокруг него, пытаясь искупить свою вину. Он просил прощения, со слезами на глазах причитал: