Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

Долго бились они, устали все, но только не Ноуфаль, сражавшийся как яростный дракон. А когда предводитель отважен и неутомим, когда войско едино под властью его, победа неизбежна. Ноуфаль и его ратники наголову разбили противника, старейшинам племени ничего не оставалось, кроме как, посыпая прахом головы, отправиться к Ноуфалю с повинной. Они пали к его ногам, умоляя:

— Будь милосерден, прекрати жестокую войну, ведь мы и так все убиты или в плену у тебя!.. Не казни ни в чем не повинных людей, смилуйся, пожалей нас!

А Ноуфаль, как уже говорилось, был человек добрый, он преисполнился сострадания, внял их стенаниям и просьбам и ответил:

— Я вложу меч в ножны, а вы ведите невесту!

Но тут выступил вперед отец Лейли и повел такую речь:

— О доблестный и славный муж, ты человек знатный и достойный, да продлятся дни твои! Мои соплеменники упрекают меня, винят в тех бедах, которые обрушились на наши головы. Да и совесть мучает меня непрестанно, не могу я без слез видеть детей, оставшихся сиротами, страшно вспомнить про их погибших отцов… Конечно, моя дочь — твоя добыча, ты можешь сделать ее своей рабыней, можешь отдать последнему своему рабу, — я и слова не скажу, тотчас велю привести ее к тебе, а ты хоть в колодец ее брось. Но тому, кто отдал душу дивам, тому, кого надобно держать на цепи как дикого зверя, я свое дитя не отдам. Он поверг нас в бесчестие, ославил мою чистую голубицу по всей степи, по его вине люди языки чешут на ее счет — такого позора я никогда не приму. Смилуйся, отступись от нее, или я собственной рукой покончу с ней, заколю, а останки свирепым псам брошу, только бы не терпеть этого срама и не подвергаться впредь угрозе кровопролитной войны. Пусть лучше пес терзает ее бедное тело, а не лютый див, от которого пошли все эти несчастья!

Тут он замолчал, скорбно опустив голову, а Ноуфаль призадумался, как же ему поступить? Настаивать ли на своем или и вправду отступиться? Поглядел он еще раз на удрученного старца, который преклонил перед ним колени, и молвил:

— Ладно, встань! За мной право победителя, однако я не буду творить произвола, не стану заключать этот брак насильно: свадьбу надлежит вершить с молитвой, если халву силком в рот затолкаешь, она из сладкой в горькую превратится. А войной я и сам сыт по горло.

И все, кто там присутствовал с одной и с другой стороны, одобрили это решение. Воины Ноуфаля говорили друг другу:

— Как не пожалеть отца девушки, ведь Маджнун-то совсем спятил! Видали вы, как он на поле боя молился за неприятеля и проклинал нас, словно мы не ради него эту битву затеяли?.. Раз у него сознание помрачилось, ему все равно, смеяться или плакать, а девице-то каково с ним придется? Нет, больше мы в эти дела вмешиваться не хотим!

А Маджнун уж тут как тут: плачет, изнемогая от мучительных ударов судьбы, а сам Ноуфаля упрекает:

— Ты был мне другом, зачем же позабыл свои обеты?.. Зачем выпустил из рук мою добычу, повергнув меня в ад пылающий? Ты наливал в чашу медового напитка, но мне дал хлебнуть горького полынного настоя, выложил передо мной сахар, а потом отогнал словно муху назойливую… О, горе мне, о, злая судьба!..

И он погнал коня прочь, ничего не видя пред собой от горестных слез, ускакал в пустыню, а Ноуфаль вернулся к своим кочевьям, сожалея вместе с друзьями о безумном страдальце. Сердце его по-прежнему было расположено к Маджнуну, он послал своих людей по его следам, надеясь вернуть беглеца, но тщетно они искали — тот исчез.

Жизнь Маджнуна в пустыне среди зверей

А Маджнун тем временем птицей летел по пескам, то проклиная свою судьбу, то сетуя на вероломство друга, то слагая стихи. Он орошал слезами сухую почву, как вдруг увидел ловчую сеть, силки, в которые попались газели. Нежные животные бились в испуге, а охотник, расставивший западню, уже приближался к ним с ножом, собираясь заколоть добычу. Но тут Маджнун закричал ему:

— Остановись, не делай этого! Или ты забыл обычай охотников? Подари свою добычу мне, одинокому путнику или просто выпусти бедняжек на волю — разве не жаль тебе убивать ни в чем не повинных тварей? Посмотри на их прекрасные печальные глаза, на серебристые грудки, изящные ножки, — как можно убить такую красоту?..

Охотник так и остолбенел. В изумлении слушал он речи Маджнуна, а потом промолвил:

— Быть может, ты прав, да только я человек бедный, два месяца я выслеживал эту добычу, ничего не приносил домой, а у меня ведь семья! Я охотник, зверолов, такое уж у меня ремесло, что мне не до милосердия. А ты, видно, человек богатый, вот и выкупи у меня этих серн.