Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

Мудрый старец не стал более с ним спорить, напротив, вспомнил рассказы про святых отшельников, которые постились в пустыне, отрекаясь от земных благ, и обретали в добровольном воздержании свободу и радость духа. Маджнуну речи дяди пришлись по душе. Он был так доволен, что словно вернулся к жизни, стал расспрашивать о родных и близких. Тогда Салим рассказал ему, как тоскует о нем мать, как одиноко ей без опочившего супруга и без сына. Маджнун не мог удержать слез. Он молвил:

— Голубушка горемычная, она словно птица, птенца потерявшая, исстрадалась, бедняжка! Да чем же мне ее горю помочь, — она и не признает меня, почерневшего, страшного…

Салим пожалел племянника, поехал к родному кочевью и привез мать к Маджнуну, дал им свидеться. Взглянула мать на свое дитя — страшным и диким показался ей вид сыночка. Сразу поняла: надтреснуто, разбито его сердце, отцвела безвременно молодость, потускнел драгоценный жемчуг… В материнской душе смешались страх и любовь, ноги у нее подкосились, но она все-таки подошла к Маджнуну, дрожащей рукой коснулась его сбившихся в паклю волос, принялась их гладить и расчесывать, обильно поливая собственными слезами. Смыла она грязь с его царапин и струпьев, приложила снадобья животворные к ранам на ногах и теле, вздохнула горько, сказала ласково:

— Выгляни из-за туч, месяц мой ясный, отец ушел, я скоро за ним последую. Воротись под родимый кров, побереги себя и меня пожалей!

Маджнуна так и обожгло. Но ответил он так:

— Твой приход я благословляю, знаю, что я источник твоих бед и страданий, но моей вины в том тоже нет! Доля моя такая, безысходные муки сердечные посланы мне свыше, это мой земной удел, увы. Душа моя в вечном плену, и родной приют станет ей не блаженной сенью, а ненавистной клеткой. Оставь меня моей судьбе, а сама возвращайся домой.

С этими словами он припал к ногам матери, покрывая их поцелуями и прося прощения, а потом отступил и скрылся в пустынной мгле. Мать вернулась домой совсем приунывшая, вскоре занемогла и отдала Богу душу, отправилась следом за мужем.

А Маджнун все бродил по пустыне, распевая свои стихи, не ведая, что мать уж отошла в мир иной, пока сострадательный Салим не разыскал его, восклицая:

— Не вынесла груза скорбей страдалица, горе нам! Покинула этот мир чистая душа!

Задрожал Маджнун от этой вести, зашатался как тростник на ветру, зарыдал, застонал словно чанг* усталый, помчался к могилам родителей своих и бросился наземь с отчаянным воплем, ломая руки, колотясь головой о жесткую броню земли. На крики его собрались на кладбище родные, увидели Маджнуна, который лежал замертво, подняли, орошая влагой слез, стали умолять вернуться домой, набраться сил, чтобы справиться с горем, но он не внял их просьбам и слезам, вырвался и опять бежал в глухую степь, мрачный и нелюдимый.

С Лейли, конечно, было всё по-другому, она не в пустыне дикой обреталась, а жила в собственном богатом шатре, но вела жизнь подневольную, чувствовала себя пленницей, если не мужа, то судьбы. Днем и ночью грустила она о возлюбленном, терпение ее готово было истощиться, и, как ни старался Ибн Салам услужить ей, окружить ее вниманием и лаской, она усилий его не замечала и не ценила. Однажды ночью Лейли удалось ускользнуть из шатра, она поспешила на перекресток дорог, надеясь, что дождется прохожего человека, дознается вестей о любимом. На ее счастье, мимо действительно проходил один добрый старичок, к нему-то и обратилась Лейли:

— О мудрый старец, слышал ли ты о Маджнуне?

— Как не слыхать, красавица, — отвечал тот, — хоть и скрывается он от людей, но повсюду доносятся вопли его: «Лейли! Лейли!» Совсем он одичал, бродит в стае звериной и сам стал как зверь, потерял человеческое обличье.

Содрогнулись плечи Лейли от рыданий, нарциссы очей пролили дождь кровавых слез, она воскликнула:

— Моя вина! Из-за меня он потерял разум, а я погрузилась в пучину горя.

Она разорвала свое драгоценное ожерелье, высыпала жемчуг в ладони старика и молвила:

— Найди его для меня, приведи сюда хоть ненадолго! Мне бы лишь одним глазком на него взглянуть, лишь бы голос любимый услышать… Я сразу пойму, любит ли он меня еще, или я ему не нужна вовсе.

И тот сострадательный старец взял бесценный жемчуг, приобрел кое-какую одежду, чтобы прикрыть наготу безумца, и отправился на поиски. Из конца в конец прошел пустыню, горы облазил, все осмотрел, — нет нигде Маджнуна! Совсем бедняга отчаялся, как вдруг в глухом ущелье, среди утесов мрачных увидал распростертого на земле страдальца. Хищники при виде старца зарычали, но Маджнун очень ему обрадовался, пошел навстречу. Пришедший поклонился и повел учтивую речь:

— О подвижник истинной любви, я прибыл к тебе с вестями от той, чья совершенна красота. Лейли хранит любовь и верность тебе, мечтает лишь о том, чтобы встретиться с тобой наедине. Наверно, и ты захочешь взглянуть на луноликую, дабы лицезрение прекрасной облегчило бремя разлуки. Есть на берегу реки укромный уголок, под сенью пальм вы можете увидеться друг с другом, дабы расцвела снова весна сердец!