Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

Древние считали, что все сущее на земле, послушно воле Творца, а жизненный путь человека подобен свитку пергамента, который заполнен судьбою с обеих сторон. Как ни тщится смертный нанести свои письмена на его поверхность, они почти никогда не сходятся с теми, что были написаны заранее. Отсюда и возникают несоответствия, противоречия в человеческой жизни, устранить которые рабу Божьему не под силу. Смирение и покорность воле Создателя — вот благоразумное решение!

Лейли, эта владычица красавиц, не знала в жизни счастья, не ведала конца страданьям. Редкостная жемчужина, она не могла избежать злобы дракона судьбы, который постоянно следовал за ней (ведь драконам на роду написано стеречь сокровище!). Вот и пребывала она в непрерывном томлении духа, смиряя сердечные муки терпением, тая душевную боль. Даже плакать и сокрушаться открыто о своей участи она не смела. При муже, который никогда не забывал о надзоре, слезинке не давала пролиться из глаз, глотала вино печали молча, мечтая о том дне, когда не надобно будет скрываться и прятать горе под улыбкой. Чуть отлучится муж ненадолго, она тотчас выходила из шатра, стояла у входа, одинокая и грустная, или в слезах опускалась наземь, но, заслышав шаги супруга, спешила подняться, почтительно, опустив очи долу, вела беседу.

Ибн Салам, человек неглупый, понимал, в какое нелепое и унизительное положение он попал. Гордость и достоинство его были жестоко уязвлены, он заболел, стал чахнуть не по дням, а по часам. Черная желчь разлилась по его телу, вызвала жар и лихорадку, проникла в душу его, словно в треснувший сосуд. Он впал в беспамятство и был уже чуть жив, но нашлись искусные лекари, которые взялись лечить больного и немало в том преуспели. Многоопытный врач не отходил от его изголовья, проверял пульс, давал в срок лекарство, пока недуг не отступил, а страждущий не пошел на поправку. Благодаря непрестанным заботам и хлопотам, чудодейственным снадобьям и бальзамам ему становилось все лучше и лучше, он пришел в себя, мог уже сидеть в постели… И тут беспечность овладела им, он забыл об умеренности и о предписаниях врача, после долгого поста налег на еду и питье. А болезни только того и надо было: она, точно коварный враг, лишь затаилась в засаде, поджидая своего часа, и когда Ибн Салам предался невоздержанности, пренебрег советами лекарей, горячка накинулась на него с новой силой. Неокрепшее тело не сумело долго сопротивляться, два дня метался больной в жару, хрипя и стеная, все глубже погружаясь во мглу, а потом ушел в последний свой путь, в те пределы, где нет ни скорбей, ни воздыханий.

Так стала Лейли вдовой, обрела свободу. Конечно, замужеством она тяготилась, но погибшего супруга все-таки жалела, хотя скорбь о возлюбленном была еще сильней. Однако теперь она могла хотя бы не скрывать ее: плача и причитая, как положено, у тела Ибн Салама, она думала о Маджнуне, печалилась о нем. Обычаи у арабов в те времена были строгие: вдове полагалось целых два года соблюдать траур по мужу, не покидать шатра, не встречаться с посторонними людьми. Этого Лейли не боялась. Она скрылась за пологом шатра и предалась горю, ощущая при этом облегчение, — ведь она вольна была плакать! Это ли не радость?.. Но смятенная душа ее возносила мольбы и упования к престолу Всевышнего, она твердила:

— Когда же кончится эта ночь, так похожая на мою долю? Нет больше сил страдать, о Господи! В этой мгле кромешной мечусь я одна, без проводника и звезды путеводной, мрак все густеет, а петух молчит, не торопит рассвет… О Творец, пошли мне светлый луч, рассей темноту вокруг, снизойди к моей слабости и бессилию!..

Но даже самая длинная ночь когда-нибудь приходит к концу, сменяется утром. Сияющее солнце заняло свой вышний трон, злая судьба, казалось, угомонилась, срок траура истек, и Лейли, исполненная достоинства, величаво вышла из шатра. Теперь она была сама себе хозяйка, могла поступать как ей заблагорассудится, не нарушая при этом обычаев и приличий. От воли родителей она уже более не зависела, от покойного мужа унаследовала немалое богатство — все пути пред ней были открыты, но манил ее лишь один: тот, что вел к любимому. Поразмыслив, Лейли решила сначала вернуться в дом родителей, а уж оттуда предпринять новые шаги к осуществлению своей мечты.

Тем временем Зейд, о котором уже вскользь упоминалось ранее, узнал о смерти Ибн Салама и немедленно поспешил к Маджнуну с вестью об этом неожиданном событии, которое сам Зейд считал подарком судьбы. Он обратился к другу:

— Тот, кто ограбил твой караван, ныне отбыл в мир иной, а тебе оставил в наследство любовь и душу живую! Радуйся, брат мой!

Маджнун же был поражен игрой слепого случая, он не знал, что и думать, не мог разобраться в своих чувствах. То он пускался в пляс как безумный, то замирал в немом оцепенении, воображая, что это он сам объят тьмой могильной, то ликовал, что вырвал небосвод тот шип докучный, который не давал подступиться к нежной розе, то говорил себе, что ему была предназначена эта участь… Проливая слезы, он промолвил Зейду: