Неодолимые

Воцарилась тишина. Надолго ли? Вряд ли. Так думали все — от солдата до командира. И действительно, через несколько часов в воздухе появились вражеские самолеты. Тяжелые бомбардировщики под прикрытием истребителей, словно стая хищников, набросились на передний край десантников. Сбросив часть груза, самолеты резко развернулись и устремились на командный пункт. «Хорошо, что я успел перенести свой КП», — подумал в эту минуту Родимцев. Он наблюдал за самолетами, остервенело бомбившими его прежний командный пункт, а сам мучительно пытался понять, как удается немцам уже не в первый раз выходить так точно на его командный и наблюдательный пункты. Где здесь разгадка? Между тем, понимая, что у обороняющихся не хватает зенитной артиллерии, крупнокалиберных пулеметов, фашисты продолжали бомбежку. Действовали они не спеша, расчетливо, методично, словно по расписанию.

Комбриг ждал, что после такой мощной авиационной обработки фашисты снова попытаются форсировать Сейм, но гитлеровцы, отбомбившись, улетели восвояси, а противоположный берег молчал. Прошел час, второй, третий. Ползучий туман липкой промозглой сыростью подталкивал на позиции оробевший вечер. Комбриг приказал немедленно выслать разведгруппу, потребовав от нее выяснить намерения врага. Разведчики ушли, а комиссар и комбриг снова, в который раз, склонились над картой. Но сколько бы ни бросали они свои тревожные взгляды на разрисованные позиции, замысловатые топографические обозначения, красные и синие ломаные линии, перед ними снова и снова выплывала специфическая черная полоса, обозначавшая железную дорогу.

— И чего она им далась, — в сердцах ударил ребром ладони по столу комиссар, — липнут, как мухи на мед, ну обошли бы стороной — и дело с концом.

— Ты бы тоже ее, милую, эту железку захотел бы, оказавшись на их месте, — горестно улыбнулся комбриг. — Конотоп им нужен, вот и прут, обалдевши.

— Да ведь ребят всех положим.

— Допустим, не положим, не такие мы дураки стоеросовые, как немцы о нас, наверное, думают, а пощипать их здесь пощипаем.

На самой заре вернулись разведчики. Они доложили, что немцы производят перегруппировку, подтягивают новые части, потрепанные убирают в тыл, заметно большое скопление танков и бронетранспортеров. Закончив доклад, из которого комбриг сделал вывод, что фашисты не отказались от своей цели форсировать Сейм именно на его участке, командир разведгруппы доложил о своих встречах с местными жителями.

— Ну-ну, — заинтересовался комбриг.

— Да, житуха под немцем, знаете сами, товарищ полковник, не сахар, но крепятся, чем могут, стараются нам помочь.

И он рассказал, что один колхозник дал ценные сведения, сообщив, что к фашистам перебежал какой-то офицер с картой и, как выразился крестьянин, «усе супостату-антихристу про большевиков поведал». «Так вот почему немец с такой точностью выходит на наши позиции, КП, огневые точки», — понял теперь поразительную осведомленность противника Родимцев. Но времени на эмоции не было. Надо было готовиться к очередной встрече непрошеных гостей.

— Да, теплые объятия двух сторон предстоят, — словно разгадав мысли комбрига, произнес вслух комиссар. — Дело, конечно, твое командирское первое, — продолжил он, — но сдается мне, попрут они чуть правее, на михайловский батальон, может быть, предупредить его лишний раз? — спросил комиссар.

Комбриг возражать не стал, он и сам понимал, что фашист сейчас в лоб не полезет, а попытается обойти его с фланга, рассечь на куски. И он уже было собрался вызвать по телефону командира первого батальона старшего лейтенанта Михайлова, как раздался звонок. Телефонист передал трубку комбригу. Тот слушал молча, а комиссар видел, как побелели, сжались его губы.

— Работайте, как полагается десантникам, что-нибудь придумаем!

— Ну что, прав я был? — едва полковник положил трубку, нетерпеливо спросил комиссар.

— Объегорил нас фашист, как цуциков объегорил, — расстроенно опустился на топчан Родимцев. — На участке четвертого батальона форсировали Сейм.

Почувствовав превосходство в технике, противник стремительно активизировал свои действия. Гитлеровцы рвались вдоль железной дороги на Конотоп, со стороны четвертого батальона, с левого фланга бригады. Не успел Родимцев отдать необходимые распоряжения, как к нему в блиндаж адъютант ввел санитарку Елизавету Мухину. Девушка с трудом переводила дыхание. Щеки ее подергивались, пальцы нервно перебирали перепачканный ремень, на одной ноге сапога не было.

— Товарищ полковник, там батальон погибает.

— Без паники, — строго, но как можно спокойнее привел ее в чувство комбриг, — и конкретнее.

Только после этих слов девушка, словно вспомнив, зачем она оказалась в командирском блиндаже, торопливо протянула грязный клочок синей бумаги. Командир четвертого батальона доносил: «Немецкая пехота и танки форсировали Сейм. Батальон несет большие потери. Прошу подкрепления. Кроме Мухиной послать некого».