Неодолимые

— Да, где немец слабинку дает, там мы его и поджимаем, — генерал почувствовал, что командарм недоволен такой самодеятельностью гвардейцев. Но почему? Ведь наступающих всегда хвалили. Очевидно, что в вышестоящих штабах задумано что-то особенное, а он не знает. Конечно, не мог он, командир корпуса, знать стратегического плана советского Верховного командования. И уж, естественно, незнаком был с секретной радиограммой, в которой Константинов докладывал Васильеву, что «переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, перейдем по всему фронту в наступление и окончательно добьем основную группировку противника». Тем более не знал Родимцев, что псевдоним Константинов принадлежит маршалу Жукову, а Васильев — Верховному Главнокомандующему Сталину.

— Потом будете дожимать, — не приняв шутку Родимцева, строго ответил командарм. — Никакой самодеятельности. Приказываю перейти к упорной обороне на всех занимаемых рубежах. Ваша задача — не допустить прорыва танков и пехоты. Если хоть один танк прорвется на Обоянь, будете отвечать лично. Повторяю — лично.

Немного смягчившись, Жадов попросил карту-«сотку» и стал отмечать тонко заточенным карандашом танкоопасные направления. Начертил одну, вторую, третью линии. Последняя подходила вплотную к Обояни. Нанося рубежи предстоящей обороны, командарм одновременно обращал внимание на необходимость тщательной организации системы огня и, в первую очередь, противотанковой. Потребовал он от Родимцева создать обширные минные поля перед нашими окопами. Вглядываясь в карту, молча слушал приказ командира Родимцев, а сам уже прикидывал, что для выполнения поставленных ему задач потребуется не менее месяца.

— Приказ ясен? — закончил Жадов.

— Так точно.

— Если ясно, выполняйте. В организации противотанкового и вообще артиллерийского огня вам поможет командующий артиллерии армии генерал Полуэктов. Оставлю его у вас.

Как только командующий уехал, штаб и политотдел приступили к работе по организации обороны. Начальник штаба Григорий Сергеевич Дудник сел за стол готовить приказ дивизиям. Оставленный в корпусе командующий артиллерии Полуэктов отправился на боевые позиции к артиллеристам. Родимцев подсел к телефону, стал названивать по дивизиям. Пока он говорил с комдивами, Дудник подал ему на подпись подготовленный приказ. Родимцев пробежал глазами по листку бумаги.

«Командирам дивизий 32 гв. с. к.: 1. Соединениями корпуса наступление прекратить и перейти к прочной обороне на захваченных рубежах в своих границах. 2. Организовать хорошо продуманную систему огня, в первую очередь, противотанковую. Подтянуть орудия ПТО и ПА к переднему краю в боевые порядки пехоты. 3. Все оружие, боевые порядки и тылы закопать в землю и тщательно замаскировать. 4. Танкоопасные направления замаскировать, особенно на стыках и флангах.

Командир корпуса

гв. генерал-майор А. Родимцев».

Вздохнув, — «опять оборона», — Родимцев подписал приказ. Офицеры связи повезли приказ в дивизии, а оттуда начали поступать странные донесения. В них сообщалось, что противник отходит в южном направлении, оставляя на старых позициях мелкие группы прикрытия. Командиры дивизий по своей инициативе начали преследовать отходящего врага. Офицеры связи не успели доставить приказ о жесткой обороне. Конечно, Родимцев мог по телефону приостановить начатые наступательные действия. Но не поднял трубку. «Что это? — мучительно думал он. — Противник наконец выдохся и отходит, или это очередная хитрость, заманивает, чтобы потом на наших же плечах ворваться на Обоянь?» Родимцев помнил недавний разговор с командармом и его строгий приказ на прочную оборону. Но сведения поступали и поступали — враг отводил свои главные силы. Как быть? Приказ есть приказ. Но ведь ситуация резко изменилась. Враг действительно отводит свои главные силы, и не воспользоваться этим грешно. Родимцев медленно ходил из угла в угол, мучительно решая, как быть. Наконец, убедив себя в правоте, дал «добро» своим гвардейцам на наступление. По-своему рассудил он о своем поступке. «Без риска на фронте нельзя. Разве не рискует боец, подымаясь на бруствер окопа, идя в атаку? Рискует. Разве не рискует бронебойщик, подпуская огнедышащую танковую махину на двадцать метров? Рискует. А что же, командир дивизии, корпуса может на войне без всякого риска жить? Нет, не может. Только у него риск особый. Это риск чести, риск совести, риск остаться самим собой». И он твердо поднял телефонную трубку, связался с командующим армией, сообщил о действиях противника, об отданном приказе наступать.

— Добро, — неожиданно для себя услышал он. — Рискнем, Родимцев, семь бед — один ответ.

Родимцев был доволен, что командарм понял его. По всей видимости, армия тоже еще не получила приказ о наступлении, но все данные говорили, что этот час настал.