Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

Подозреваю, что именно обучение с использованием языка изменило весь расклад для нашего вида, в колоссальной мере увеличив масштабы сотрудничества и усовершенствовав его механизмы{1248}. Притом что склонность живых существ помогать тем, кто в ответ поможет им, уже установлена{1249}, пока не ясно, насколько распространена в природе так называемая непрямая взаимность, под которой имеют в виду склонность помогать тем, кто помогает другим{1250}. Теоретические модели показывают, что непрямая взаимность вполне может вести к сотрудничеству, и объясняют, почему может быть выгодно поддерживать репутацию сотрудничающего{1251}. Но, как утверждает Мартин Новак, эволюционный биолог из Гарварда, положивший начало исследованиям этого механизма, «язык тесно связан с сотрудничеством. Для эффективного функционирования механизму непрямой взаимности требуются слухи и сплетни – причем с конкретикой, от имен до поступков, времени и места»{1252}. Кроме того, усваиваемые путем вербального обучения социальные нормы позволяют человеку институционализировать наказание для не желающих сотрудничать, например, введя полицейский контроль или санкционированные обществом карательные меры. Как показывают теоретические и экспериментальные исследования, институционализированное наказание более эффективно для поддержания сотрудничества, чем карательные меры на уровне индивидов{1253}. Такое сотрудничество тем не менее допускает вероятность мошенничества в совместных предприятиях. У человека есть, по крайней мере, возможность мошенничать тонко, прибрав к рукам коммуникационную сеть и позаботившись о том, чтобы передаваемые сообщения максимизировали выгоду именно для него или для его группы. Эта форма жульничества могла, в свою очередь, запустить отбор в пользу более компетентных и умелых «переговорщиков». Когда язык только зарождался, по мере расширения репертуара местных популяционно-специфичных символов оказывалось все труднее без дополнительных усилий понимать протоязыковые символы других сообществ, и тем выгоднее было при научении осваивать особенности именно своей, местной популяции. Со временем местные протоязыковые варианты начинали напоминать диалекты и становились определением и обозначением того или иного сообщества.

При межпопуляционном культурном разнообразии вознаграждаются распознавание членов своей группы и научение именно у них, как у обладающих полезным местным знанием, а не у чужаков из других групп. Из теоретического анализа следует, что в таких обстоятельствах предпочтительнее подчиняться местным традициям, и это подчинение влечет за собой ряд важных последствий, в том числе эволюцию «этнических маркеров», символизирующих принадлежность к группе, рост сотрудничества внутри групп и потенциальную вероятность возрастания межгрупповых конфликтов{1254}. Языки или диалекты эффективно функционируют в качестве этнических маркеров, способствуя местному научению и другим обособляющим тенденциям{1255}. В свою очередь, подражание, обучение, языки и местные социальные условности гарантируют, что и при расселении особей локальные поведенческие различия между группами будут поддерживаться. Это ведет к появлению необычайно устойчивой формы групповой селекции, известной как культурный групповой отбор, который и формирует историю человечества{1256}.

Антропологи Роберт Бойд и Питер Ричерсон первыми огласили гипотезу, согласно которой групповой отбор работает на культурном уровне за счет отбора культурных признаков{1257}, таких как опора популяции на земледелие. То есть группы, обладающие более эффективными традициями, нормами и институтами, выигрывают в состязании с другими группами. Так, например, (1) у обществ, имеющих организованную армию, больше шансов побеждать в конфликтах, чем у не имеющих таковой; (2) города-государства, где есть разделение труда и специализация по роду занятий, оставляют позади конкурентов, не имеющих таких инноваций; (3) земледельческие сообщества, разработавшие ирригационную систему, будут процветать с большей вероятностью, чем другие; и (4) сообщества с религиозными доктринами, утверждающими сотрудническую деятельность внутри группы, взлетят высоко – за счет тех, кто не обзавелся богами, помогающими обеспечить подчинение. В сухом остатке – распространение военных технологий, разделения труда, ирригации, религиозных доктрин и многих других сотруднических начинаний. С их помощью обществам удается разрешить многие проблемы совместных действий{1258}.