Несмотря на то что танец был с самого начала пропитан религиозным символизмом, его взаимоотношения с властями никогда не бывали гладкими. Испокон веков религиозные лидеры стремились обуздать его и урегулировать, желая свести его роль к благочестивой иллюстрации положений доктрины или вероучения либо к символическому изгнанию демонов. Но танцы, предполагающие участие, всегда, судя по всему, приводили танцующих в упоение, а в сочетании с пульсирующим ритмом ударных и дурманящими веществами или хмельными напитками могли заставить потерять голову. Еще в 554 г. король франков Хильдеберт был вынужден запретить танцы из-за того, что они нередко переходили в разврат, и последующие полторы тысячи лет христианская церковь не оставляла попыток загнать танец в рамки и избавить от любых намеков на фривольность. Это не могло не сказаться на его развитии как средства социального взаимодействия, а в итоге появились формализм и навязанные сверху порядки, регламентирующие приемлемые движения и допустимые варианты контакта партнеров. Меняться под воздействием институтов власти танцу доводилось на всем протяжении своей истории, начиная с церковных запретов и заканчивая кодификацией балетных позиций в XVII в. и относительно недавней разработкой стандарта танцев.
Человеку танец дает возможность сбросить напряжение, вызывает возбуждение, дарит удовольствие и восторг. Давайте в качестве лирического отступления посмотрим, почему же танец настолько нам приятен. Отчасти радость, которую мы получаем от него, объясняется выбросом эндорфинов, сопровождающим физические упражнения, и таких гормонов, как окситоцин, которые поступают в кровоток при возбуждении и социальном поведении{1406}
. Другой фактор – трепет и приятное волнение от взаимодействия с привлекательным партнером или, для зрителя, вуайеристское наслаждение грацией и красотой подтянутых, стройных, гибких и сильных молодых тел. Однако во многих культурах в групповых танцах участвуют представители одного пола, радостно деля свой опыт с теми, к кому не испытывают сексуального влечения. Более того, люди наслаждаются танцем и в тех случаях, когда физическая нагрузка не настолько велика, чтобы вызывать эндорфиновую эйфорию. Отдельный интерес здесь представляют социальные танцы (с партнером или в группе), особенно предполагающие координацию и синхронизацию движений с другими участниками, как принято, например, в ирландских и шотландских танцах кейли. Они часто рождают ощущение сплоченности или, по крайней мере, общей радости и поднимают настроение зрителю{1407}. Если одни свойства танца, эмоционально сближающие людей, относятся к категории универсальных, например создание почвы для совместного внимания и общих целей{1408}, то другие присущи именно танцу, например экстернализация ритма за счет музыки, помогающая танцорам синхронизировать движения{1409}. А связь синхронизированных действий с социальным единением давно известна{1410}.Вспомним описанную в предыдущей главе любопытную зависимость между имитацией и сотрудничеством. Мы видели, как имитация укрепляет социальное взаимодействие и вызывает положительные эмоции, даже когда объект не подозревает о том, что его копируют, или когда имитатор прибегает к подражанию непреднамеренно. Не стоит забывать, что речь идет именно о взаимовлиянии: у того, кого имитируют, напомним, повышается склонность к сотрудничеству, а настрой на сотрудничество располагает к имитации{1411}
. Эта двусторонняя причинно-следственная связь может способствовать кооперации, коллективным действиям и стремлению делиться информацией с другими представителями социальной группы{1412}. Если в ходе отбора предпочтение получало положительное подкрепление синхронизации действий, ведущее к сотрудничеству, то идеальный по слаженности движений танец должен был, предположительно, вызывать теплые чувства{1413}. Почти наверняка наша склонность притопывать или прихлопывать в такт музыке и получать от этого удовольствие связана с теми самыми имитационными нейронными сетями нашего мозга, которые соединяют между собой звук и ритм и за счет этого дают возможность танцевать под музыку.