Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

Расчеты Магнуса наглядно показали, в чем заключается здравое зерно рассуждений Томаселло. Продемонстрировав, что точность передачи свойств и их долговечность находятся в экспоненциальной зависимости, Магнус помог нам продвинуться в понимании особенностей социального научения и традиции у животных. Так, например, хотя социальное научение широко распространено и у птиц, и у рыб, и у насекомых, в массе своей оно основывается на механизмах низкой точности. Множеству животных для научения необходимо приблизиться к объекту или взаимодействовать со стимулами, с которыми у них на глазах сталкивались сородичи, – это простые формы социального научения, обозначаемые как расширение локаций или расширение стимулов{631}. И действительно, в полном соответствии с теорией Магнуса, у большинства животных, способных к социальному научению, либо в принципе традиции отсутствуют, либо наблюдаются так называемые традиции-вспышки{632} – недолговечные поведенческие паттерны, исчезающие вскоре после появления.

У некоторого – небольшого – количества животных выявляется способность к более точным формам социального научения. В частности, шимпанзе, как показывают эксперименты, учатся, копируя чужие моторные паттерны или воспроизводя взаимодействие с объектами, которые приносят другие, то есть это имитация или эмуляция{633}. И тогда сохранение традиций добычи пищи и использования орудий у шимпанзе на протяжении десятилетий, возможно, не случайность{634}. Принятый у шимпанзе способ раскалывания орехов описывал еще Чарльз Дарвин в «Происхождении человека»{635}, а значит, эта традиция насчитывает не менее 100 с лишним лет. Более того, именно у шимпанзе традиции документированы полнее, чем у всех животных, за исключением человека: 39 поведенческих моделей признаны привычными или распространенными в одних популяциях и отсутствующими в других{636}. И, наконец, человек с его обучением, языком, письменностью и подражанием обладает механизмами самой высокоточной социальной передачи и, безусловно, огромными объемами долговечной культуры. Проведенный Магнусом анализ позволял предположить, что больший объем культуры у нашего вида по сравнению с другими – прямое следствие присущих человеку механизмов передачи, которые значительно повышают качество нашего социального научения.

Мы подумали, что та же теория может, как предвидел Томаселло, объяснять и свойственный исключительно человеческой культуре кумулятивный характер. Больший объем культуры – это больше возможностей для заимствования идей из других сфер и сочетания их ради получения новых технологий, которые будут способствовать дальнейшему новаторству и совершенствованию, тем самым подпитывая кумулятивную культуру. Мы обнаружили, что в крупных популяциях вырисовываются более крутые кривые, чем в небольших, и в более многочисленных группах культурные свойства сохраняются дольше{637}. Следовательно, даже относительно малое повышение точности культурной передачи могло бы вызвать резкий качественный разрыв между человеческой культурой и культурой у остальных животных, и по мере роста численности человеческих популяций этот разрыв бы увеличивался.

Как мы уже знаем, кумулятивную культуру пытаются отыскать и у животных – шимпанзе, новокаледонских воронов{638}, – однако свидетельства в пользу ее существования немногочисленны, случайны и небесспорны{639}. У человека же, вне всякого сомнения, в распоряжении сложные технологии, которые в принципе нельзя разработать в одиночку. Что, если эти различия между человеком и животными и вправду коренятся в точности передачи? Предположение на самом деле далеко не новое. Схожие доводы выдвигали помимо Томаселло и другие психологи – Джефф Галеф, Сесилия Хейз и Эндрю Уайтен, а также эволюционный биолог Ричард Докинз{640}. Но, хотя у человека, несомненно, есть и когнитивные способности, необходимые для высокоточной передачи информации, и сложнейшая кумулятивная культура, до недавнего времени официального теоретического исследования, демонстрирующего, как и почему они могут быть связаны, не проводилось. Эту гипотетическую, пусть и вполне вероятную, взаимозависимость еще требовалось доказать.

Да, работа Магнуса позволила нам выдвинуть логически допустимый тезис, что увеличение долговечности корректно передаваемых культурных свойств может увеличивать простор для возникновения модификаций или сочетаний и тем самым создавать культурный «храповик». Предположение, что животные просто не получали возможности внести улучшения в короткоживущие свойства, заслуживало доверия. Доводы, согласно которым отмечаемая у человека долговечная культура оставляла время на совершенствование и модификации, а также что существование множества культурных свойств создавало простор для взаимообогащения и комбинирования, тоже выглядели логичными. И все же одно дело рассуждать, а совсем другое подтвердить научную состоятельность этой идеи с помощью математического моделирования.