Неоновая Библия

На следующее утро тётя Мэй разбудила меня и одела в школу. Мама была в порядке, но всё ещё спала, и тётя Мэй сказала, что приготовит мне что-нибудь на завтрак. Я никогда не видел, чтобы она стряпала, и мне было интересно, что же у неё получится. Умываясь, я слышал, как она возится внизу, хлопает крышкой ледника и ходит взад-вперёд по кухне.

Когда я спустился на кухню, еда была на столе. В миске лежала груда печенья, я взял одно и начал намазывать маслом. Снизу оно подгорело, а внутри не пропеклось. Но я был голоден, ведь с вечера я съел всего лишь несколько кукурузных шариков и выпил воды. Тётя Мэй поставила на стол сковороду с яичницей, коричневой, плавающей в толстом слое жира. Её лицо так сияло от гордости, что я тут же сказал: «О, тётя Мэй, как здорово». Она обрадовалась, и мы сели за стол и принялись уплетать яичницу и печенье, словно они и правда были вкусные.

Я взял тетрадки и обед, который мне приготовила тётя Мэй, и пошёл в школу, а по пути размышлял. Где папа? Я ожидал, что утром он снова окажется дома, но ничего не сказал тёте Мэй, а она не заговаривала о нём. Потом я вспомнил, что так и не сделал домашнее задание для миссис Уоткинс. Мне и без того хватало с ней неприятностей, так что я сложил книги и обед рядом с тропинкой, достал карандаш и сел на землю. Я почувствовал, что штаны сзади намокают от росы, и подумал, как забавно будет выглядеть мокрое пятно. На каждой букве тетрадка съезжала у меня с коленки, и страница принимала всё более печальный вид. Буквы А были похожи на Д, а запятые местами соскальзывали на следующую строчку. Наконец я закончил, поднялся и стряхнул со штанов мокрые травинки.

Мне ещё предстояло спуститься с холма и пройти через весь город, чтобы добраться до школы. Солнце поднялось уже высоко. Значит, времени оставалось немного. В животе лежал тяжёлый комок, и я был уверен, что это яичница и печенье тёти Мэй. Вкус жареных яиц всё ещё стоял в горле, и теперь у меня началась могучая отрыжка. От неё всегда жгло внутри, и я начал втягивать ртом холодный воздух с холмов. От этого немного полегчало, но жжение в груди так до конца и не утихло.

Я спустился с холма в город и решил пойти самым коротким путём. Нужно было пройти по улице прямо за Мэйн-стрит, вдоль которой стояли закусочные и автомастерские. Обычно-то я ходил другой дорогой, мимо красивых домов, там мне больше нравилось.

Здесь в канавах валялись старые коробки и колпаки от колёс, а вдоль канав торчали большие мусорные баки, облепленные мухами, и от них так несло, что приходилось зажимать нос, проходя мимо. В полутёмных автомастерских стояли на деревянных чурках старые машины или висели на цепях остовы без колёс. Механики сидели у дверей, ожидая клиентов, и через слово поминали то дьявола, то Иисуса. Я задумался, почему папа не стал механиком, и решил, что, может, когда-то он им и был, а может, не он, а его отец — ведь он никогда не рассказывал о своих родителях, моих бабушке и дедушке.

Мастерские по большей части были просто жестяными гаражами, вокруг которых валялись старые маслёнки. После дождя вода в канавах покрывалась фиолетовыми и зелёными разводами, и можно было водить по ней пальцем и рисовать узоры. Механики, по-моему, никогда не брились, и я гадал, как они оттирают масло с кожи, когда приходят домой после работы.

Тут и там между мастерскими были втиснуты ресторанчики с названиями вроде «Роскошная кухня», или «У Джо», или «Быстро-вкусно», или «У матушки Евы». У каждого из них перед входом стояла меловая доска с блюдами дня, и среди них обязательно была фасоль с рисом, или свиные котлеты с фасолью, или фасоль с курицей. Понятия не имею, как им удавалось держать такие низкие цены: я ни разу не видел у них ничего дороже пятидесяти центов. Наверное, просто аренда обходилась недорого.

Бар тоже стоял на этой улице. Фасад у него был облицован фальшивым мрамором, а над дверью и окнами красовались неоновые вывески. Мне ни разу не удалось заглянуть внутрь, потому что по утрам, когда я шёл в школу, бар был ещё закрыт. Видимо, предполагалось, что выше первого этажа смотреть никто не будет. Ко второму этажу мрамор и неон заканчивались, и дальше до самой крыши дом был обшит старыми досками, серыми и бурыми. Три высоких окна наверху выходили на деревянный балкон, такой же, как у всех старых домов в городе. Обычно по утрам окна были закрыты, но иногда они оказывались распахнутыми и на балконе сушились вещи. Наверное, это было женское бельё, только совсем не похожее на то, что я видел у нас дома. Оно было из чёрного кружева с вышитыми по нему крохотными ярко-красными розами. Иногда там развешивали и простыни, и наволочки, и чёрные сетчатые чулки, каких не носил никто в городе. Когда я начал учиться в классе мистера Фарни, я узнал, кто живёт над баром.