Неоновая Библия

Потом я взглянул на часы, подаренные тётей Мэй, и снова посмотрел на пикап. Теперь я слышал голос тёти Мэй, но не мог разобрать, что она говорит. Я не слышал Клайда, но слышал чьё-то дыхание. Потом тётя Мэй снова замолчала. На часах была ровно половина двенадцатого. Я выставил их по часам на аптеке, и завод ещё не кончился. Кожаный ремешок давил мне на запястье, и я ослабил его и подумал, настоящая ли это кожа. После войны всё стали делать из пластмассы. Поговаривали, что скоро появятся пластмассовые дома и вертолёты, но я никогда таких не видел и мне было интересно, есть ли такие в Нью-Йорке. Там-то вообще всё есть. Я снова посмотрел на часы. Десять минут первого. В пикапе Клайда всё ещё было тихо. Я начал злиться на него. Мы должны были вернуться ещё час назад и проверить, как там Флора управляется с мамой. Потом шляпа тёти Мэй поднялась. Я услышал, как тётя Мэй кашлянула. Клайд сел за рулем в полный рост. Тётя Мэй сказала: «Спокойной ночи, Клайд». Она открыла дверь. Клайд ничего не ответил, просто завёл мотор. Тётя Мэй сошла с подножки и закрыла дверь. Я услышал, как Клайд пытается включить передачу, но пикап у него был старый, ещё довоенный, и с первого раза ничего не вышло. Тётя Мэй подошла ко мне, взяла меня за запястье, взглянула на мои часы и сказала: «Ого». Мы стояли и смотрели, как Клайд пытается тронуться с места. Рёв мотора и скрежет коробки передач так врезались в тишину и запах жимолости, что мне хотелось подойти к машине и сказать, чтобы он прекратил. Я взглянул на тётю Мэй и увидел, что она смотрит на пикап и вокруг её рта обозначилась складка, как всегда, когда она сердилась. Наконец пикап тронулся. Мы смотрели, как он едет прочь и контрабас подпрыгивает в кузове.

Мы пошли вверх по тропинке. Тётя Мэй сказала, что жимолость пахнет куда лучше, чем изо рта у Клайда. Я ничего не сказал, потому что не знал, что на это ответить. Мы прошли ещё немного, и я посмотрел вниз, на те дома, где, я знал, сейчас были в разгаре вечеринки в честь выпуска. Меня никуда не позвали. Я попросил тётю Мэй остановиться, повернулся так, чтобы лунный свет падал мне на лицо, и спросил, как я выгляжу. Она некоторое время смотрела мне в лицо, потом положила ладонь мне на загривок и сказала, что через годик я буду вполне ничего. Что-то в тебе начинает вырисовываться, сказала она, и лицо уже почти мужское. Мы снова зашагали к дому. Я оглядел свой костюм. Лунный свет отражался от пуговиц пиджака. Только сейчас я заметил, что они пришиты криво. Сам костюм был двубортный. Я вспомнил, что ни у кого на выпускном не было такого. Только у меня. Большинство мальчиков были в спортивных пиджаках с брюками другого цвета, но такие костюмы стоили недёшево.

Казалось, мы только начали подниматься на холм, но вскоре я услышал хруст шлака под ногами и понял, что мы уже во дворе. Тётя Мэй остановилась передохнуть у калитки. Я немного подождал её, потом поднялся на крыльцо посмотреть, как там мама. Час был поздний — наверное, Флора уже уложила её в постель. Подойдя к двери, я обнаружил, что она широко распахнута. Я удивился, зачем это Флора оставила её открытой. Я слышал, как мама разговаривает на кухне, но больше никаких голосов не слышал. Я остановился на крыльце и подождал тётю Мэй, а когда понял, что она намеревается ещё постоять возле калитки, крикнул, чтобы она поторопилась. Она медленно проковыляла через двор, обмахиваясь своей огромной шляпой. Когда она поднялась на крыльцо и увидела, что дверь распахнута, она посмотрела на меня, и я сказал, что так и было. Она сказала, что Флора, наверное, с ума сошла — оставлять дверь вот так нараспашку, когда на холмах водится столько всякой живности, мало ли кто может пролезть в дом. Мамин голос с кухни зазвучал громче. Теперь мы оба её слышали.

Тётя Мэй вошла в дом и бросила шляпу на стул в гостиной, а я закрыл дверь. Она обернулась ко мне и сказала, что Флора уже давно должна была уложить маму в постель. Но с кухни по-прежнему доносился только мамин голос. Казалось, она отвечает кому-то, но её собеседника слышно не было. Тётя Мэй была уже на кухне, я вошёл следом и услышал, как она спрашивает маму, где Флора. Мама сидела за столом, уставившись на фотографию с белыми крестами. Тётя Мэй повторила вопрос. Мама подняла глаза и удивлённо взглянула на неё, словно не ожидала её здесь увидеть.

— Флора? Ах да. Мэй, она сказала, что я сумасшедшая. Прямо мне в глаза. Представляешь? Так мне в лицо и заявила. Она тут и получаса не пробыла. Я тут сижу жду, пока вы вернётесь. Да, Флора тут и получаса не пробыла.

Тётя Мэй какое-то время смотрела на маму, и я увидел, какие же усталые у неё глаза. Потом она взглянула на меня. И так мы стояли под одинокой лампочкой и смотрели друг на друга, и никто из нас не произнёс ни слова.

Семь