Неопалимая

– Госпожа Смерти, взываю к милости Твоей, ибо врагов моих много.

От удара рыцаря пал один солдат. Я дернулась вперед, но на моей руке сомкнулась безжалостная хватка. Саратиэль прижал меня к груди Леандра, обхватив горло пальцами и готовый свернуть мне шею так же легко, как он сделал это с Божественной.

Матушка Долорес не дрогнула.

– Да падет на них взор Твой, да поразит их невидимая длань Твоя. – Ее голос превратился в раскаты грома, звон большого колокола. – Пусть они трепещут пред тенью Твоей. Да наполни разум их отчаянием.

Когда ее молитва обрушилась на меня, чувства обострились до кристальной ясности: тепло груди Леандра, прижимающейся к моей спине, его неровное дыхание, шевелящее мои волосы. Слабые запахи мыла и ладана, въевшиеся в его кожу. Дрожь его руки.

Саратиэль мог оказаться могущественнее, чем можно было себе представить, но он уже много веков не вселялся в человеческое тело. Я рассчитывала, что существовали некие детали, о которых он позабыл. Послав мысленное извинение Леандру, я собралась с силами и ударила локтем в то место, где была рана в его боку. С изумленным вздохом Саратиэль выпустил меня.

Эта заминка и требовалась матушке Долорес. Она осенила себя знамением, и на мгновение, казалось, обратилась в матушку Кэтрин, хоть они и совершенно не были похожи друг на друга. И все же я увидела престарелую настоятельницу в проеме открытой двери сарая и моих родителей, несмело жавшихся позади нее.

– Милостью Твоей, – взывала она, – низвергни врагов моих во тьму.

С крыш домов раздались крики воронов. Восставший внутри меня задрожал и затрепыхался подобно свече на зимнем ветру. На мгновение меня охватил бездумный, первобытный страх маленького существа, скорчившегося в траве, парализованного пролетающей над головой тенью ястреба. Но молитва была направлена не на нас. Саратиэль испустил резкий, мучительный крик голосом Леандра и упал на землю.

Среди лязга мечей матушка Долорес повернулась ко мне. Мое нутро пронзил страх.

– Идем, дитя, – сказала она. Глаза ее были темны словно ночь.

Я колебалась, глядя на Леандра, побелевшего, корчившегося на камнях у моих ног.

– Даже если бы у нас было время, изгнание Саратиэля из его тела нам бы не помогло, – отрывисто бросила матушка Долорес. – Я не могу уничтожить Восставшего – лишь задержать его. И не очень надолго.

Я вспомнила истинную форму Саратиэля, парящего надо мной в часовне, настолько огромную, что она заполнила весь неф. Рука Маргариты нашла мою. Я позволила ей утащить себя прочь. По мере нашего продвижения солдаты отступали и выстраивались вокруг нас плотным строем. Рыцари, похоже, заключив взаимное перемирие, в свою очередь, сомкнулись вокруг Леандра, защищая его. Свет уже почти достиг внутреннего дворика, отражался от крыш и освещал самые верхние окна. С запозданием до Саратиэля дошло, что матушка Долорес назвала его имя.

Должно быть, что-то отразилось на моем лице.

– Я обратилась к ней за помощью, после того как ты покинула дом Элейн и исчезла, – торопливо выдохнула Маргарита, едва слышно сквозь стук сапог. – А что еще оставалось делать? Я поведала ей то, что ты рассказала мне о странице, которую взял из сокровищницы клирик Леандр. Она просмотрела кучу свитков и сообразила, что он искал прах святой Агнес. – Мы проследовали вглубь противоположного крыла собора. – А потом, когда ты появилась в соборе и тебя арестовали, она сказала, что ощущала двух Восставших на протяжении всего пути от монастыря, несмотря на то что все остальные не могли этого распознать. Это было ужасно – моя тень так перепугалась. – Ее голубые глаза искали мои. – Это действительно так? Он одержим Восставшим?

Я рискнула оглянуться через плечо. Саратиэль катался между рыцарями и прижимал лоб Леандра к камням, вцепившись в голову пальцами и изгибаясь всем телом, словно в конвульсиях. Я сглотнула. Кивнула.

Затем мы оказались за дверью, в ослепительном свете, гуле голосов и в головокружительном рое движения, заполняющем соборную площадь. Поток людей хлынул мимо, чтобы захлопнуть за нами дверь, бросаясь на нее и заграждая своими телами.

– Артемизия! Маргарита!

В поле зрения появился Чарльз. На его потном ухмыляющемся лице было диковатое выражение, а его взъерошенные волосы оказались припорошены пеплом.

– Мы с Жаном освободили капитана! – прокричал он. – Халберт едва не обмочился, когда стража взбунтовалась. Смотрите!

Я проследила за его указующим перстом до ступеней собора, на которые группа людей заталкивала повозку. Жан, казалось, делал большую часть работы, мышцы его огромных рук вздувались от напряжения. Он поднял один край повозки и поднатужился; раздались одобрительные возгласы, и та с грохотом опрокинулась перед входными дверями собора.

К другим дверям подтаскивали тележки, сваливая их в кучи. К ним присоединялись мебель, бочки и обломки разобранных прилавков. Громкие удары и стук дерева свидетельствовали о том, что подобные меры предпринимались у каждого из входов и выходов собора. Помогали не только мирные жители, но и солдаты. В отдалении хриплый голос капитана Энгерранда выкрикивал приказы.