Читаем Неосознанное стремление (СИ) полностью

Весь следующий день Тома радовало лишь то, что мама прилетает только завтра. Он совсем не хотел, чтобы в таком состоянии его увидел хоть кто-то. Он выключил телефон, закрылся в комнате и пил весь день, хорошо, что большой бар с набором элитного алкоголя благодаря увлечению Симоны к коллекционированию дорогих напитков, мог позволить ему отвести душу, не выходя в магазин.

Голова была пуста и полностью, до головокружения, забита мыслями одновременно. Раскаивался ли Том в содеянном? Да, раскаивался. И именно это чувство он пытался утопить в алкоголе. Но как бы ему не было противно от себя самого, он знал, что если бы вчерашний день повторился, он не смог бы сдержаться, и поступил точно так же. Слишком больно внутри, чтобы размениваться на сантименты. Только проведя их через эту грубость, Том смог его отпустить. Иначе он вцепился бы в него своими руками и, наплевав на все, остался бы с ним до последнего. А точнее до убийства Йорга, а потом Билл бросил бы его и усвистал со своим родным Бруно.

Том истерично рассмеялся, но резко оборвал смех, не донеся бокал ко рту.

А если…? Он вспомнил что-то мелькавшее на глубине глаз Билла. Сожаление?

А может Том что-то упускает из виду? Билл говорит много, очень много, Том это понял давно, вот только правды в его словах нет совсем. А что если… он врет и о своих чувствах, точнее об их отсутствии?

Бред… Том опять пытается его оправдать, наделить какими-то человеческими качествами. Хватит, проходили уже, надоело.

Надо решить, как жить дальше, и пусть катится чертов Каулитц с его блядской жизнью к хренам собачьим.

Бутылка виски заканчивалась, вечер плавно переходил в ночь, а Тому пришлось перебраться в туалет, поскольку его буквально выворачивало наизнанку в приступах сильнейшей рвоты. Организм пытался освободиться от токсического воздействия алкоголя, который струей вырывался изо рта, но травил его вовсе не он, а ужасное мерзкое чувство предательства, ненужности и одиночества.

Уснул он прямо на полу туалета, свернувшись клубочком в защитную позу эмбриона. Под утро он с трудом поднял пульсирующую болью голову, собрал дрожащее от похмелья тело в кучу и переполз на кровать.

Разбудила его сильная тряска за плечи, он с трудом разлепил глаза и поморщился от яркого света. Быстро протерев веки, он попытался сфокусировать взгляд и увидел злобное лицо матери.

-Ты совсем офонарел?

Том застонал от ее громкого голоса и зажал уши ладонями. Мама дернула его руки вниз.

- Встал, умылся и чтобы через пятнадцать минут был в столовой. Расскажешь все, и мы решим, что делать дальше. Понял?

Том застонал и перевернулся на другой бок.

-Я тебя за всю жизнь пальцем не тронула, но если ты меня сейчас не послушаешь, клянусь, я выпорю тебе кожаным ремнем.

Том распахнул глаза, услышав название этого предмета, и громко истерично рассмеялся. Симона застыла как изваяние. Она смотрела на его истерику, и в ее глазах гнев медленно сменился на сожаление, а потом на волнение и даже испуг.

-Том, сынок, ты …

-Я сейчас встану, - сказал он, перебивая, его лицо мгновенно стало серьезным.

Мама последний раз оглядела тело сына, укрытое простыней, и шокировано открыло рот.

-Том, чья это кровь?

Том застонал и потер лицо руками, он не поменял постельное белье, и думать о том, почему он все еще лежит на простыне, которой Билл вытирал кровь с лица, ему не хотелось.

-Том, ты же не убил никого, так? – Симона хотела пошутить, но тон ее был слишком взволнованным.

-Почти…

Симона тяжело выдохнула и взялась за край простыни.

-Давай я кину в стирку…

-Не трогай! – быстро и жестко сказал Том, сглотнул и тихо добавил, - я сам.

Мама вышла из комнаты, и парень с облегчением выдохнул.

Чтобы хоть как-то реанимировать себя, ему потребовалось намного больше времени, чем пятнадцать минут. Он осмотрел себя в зеркало, пытаясь отыскать глаза на этом опухшем лице.

-Садись, я тебя покормлю, - Симона поставила на стол чашку кофе и тарелку с омлетом, - даже одутловатое лицо не скрывает, что ты ужасно похудел. До чего ты себя довел…

-Мам!

-Не мамкай, ешь!

-Как дела на работе? – спросил Том, пережевывая завтрак, точнее обед, нет, скорее, ужин.

- Ух ты, первый адекватный вопрос от тебя за последний месяц. Вспомнил, что помимо твоей мучающейся персоны, есть еще твоя мать, которая…

- Вот ты опять начинаешь меня пилить… - устало сказал Том.

-Если я начну тебя жалеть, ты расклеишься еще сильнее. Я же знаю тебя.

- Как ты можешь меня знать, если я сам себя не узнаю…

-Не драматизируй!

- Мам, я всю свою сознательную жизнь боялся тебя разочаровать, а за последний месяц сделал столько, что если бы ты знала, то навсегда от меня отвернулась.

- Том, глупый, - мама дотронулась до его руки и нежно улыбнулась, - я никогда от тебя не отвернусь. А то, что ты потрахивал парня у меня за спиной, так это не такая уж большая проблема.

Том даже улыбнулся, молодежный жаргон из маминых уст казался милым.

-Если бы дело было только в этом…

- Я смогу смириться, если ты гей, найди себе хорошего милого мальчика. Знаешь, есть такие милые пушистые зайчики, я много таких видела в Берлине.

Том рассмеялся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия