Читаем Неосознанное стремление (СИ) полностью

Вспомнилось недалекое время, когда он также паковал вещи, уезжая из Берлина, тогда он еще не знал, что вернется так скоро. Вернется другим человеком.

А ведь они с Биллом были в Берлине совсем недавно, возможно воздух в квартире все еще хранит аромат брюнета, запах их любви. А на подушке остался один черный волос, на тумбочке его заколка, в ванне гель для душа с запахом персика…

Том сжал зубы, больно, снова больно, на фоне теперь постоянной боли, резкие пронзительные прострелы в сердце.

Но как он может бороться? Билл прав, как всегда, пока Йорг жив, им не быть вместе. Том помнит его ненавидящий взгляд и длинные холодные пальцы, умеющие делать очень больно. Больно не только ему, но и Биллу, и если Том тут останется, Йорг будет мучить их обоих.

А если он уедет и бросит Билла тут одного, как он сможет с этим жить? Зная, что Биллу больно и плохо, как жить спокойно? Это же предательство. А вот предателем Том никогда не был.

А число коробок все росло, коридор был заставлен ими полностью, вещей в комнате оставалось все меньше, а боль все увеличивалась.

Он забежал в аудиторию и занял место рядом с Сидом.

-Как мне сдать алгебру, я даже не представляю… - выдохнул он.

-Не переживай, прорвемся, - друг похлопал его по плечу, и на парту лег листок с примерами, брошенный рукой недовольной учительницы.

Он решил три задания из десяти, и то, скорее всего, неправильно.

Сдав листок, Том выскочил из аудитории, уверенный, что эта грымза встанет в позу и не поставит ему тройки. Теперь остается ждать, когда она проверит работы.

Он открыл дверь в туалет и замер. Из кабинки вышел Билл и склонился над раковиной, ополаскивая руки под водой. Том следил за его действиями, не шевелясь, и не знал проклинать свою судьбу за такие совпадения или благодарить.

-Если пришел напоследок полюбоваться на мой член, то опоздал, я уже поссал.

Том рванул вперед, схватив его за предплечье, затолкал в кабинку и закрыл за ними дверь.

Он резко повернулся к нему и посмотрел в широко раскрытые черные глаза напротив. Билл облизнул губы и медленно выдохнул через рот.

-Ты знаешь, что ты со мной делаешь? – Том метнулся вперед и схватил его лицо своими ладонями, оно так совершенно легло в руки, как будто вот именно так и должно быть, всегда и везде, - я умираю, Билл.

Он прижался к его губам, просто губы в губы на одну секунду.

- Я не могу ни с кем, я хочу только тебя, - частые быстрые поцелуи в губы, совсем поверхностные, но обжигающие, - только ты, больше никто, никогда, не могу быть с другими… ты свел меня с ума, сделал меня безумным, лишил контроля, воли, разума, только ты…

-Том, не мучь меня, прошу… - он оторвался от края его челюсти, которую порывал поцелуями, и посмотрел на лицо Билла, по которому катились слезы.

Тома пронзила боль, но он к ней настолько привык, что почти не обратил на нее внимания, губы прижались к одной капле, и во рту стало солено и горько.

Билл опять облизал губы, Том проследил за его действием и резко сократил расстояние, сразу попадая в плен его языка. Как же это восхитительно. Они застонали одновременно и сладко, вжимаясь друг в друга телами, Том обнял его за талию и прижал к стене кабинки. По зубам щелкнул шарик пирсинга, твердость холодного металла коснулась языка, придавая поцелую резкость и пикантность. С брюнетом всегда все было неожиданно, сильно, до безумия необычно, совершенно не так как с остальными. Ладони Билла были уже под футболкой, они жгли, разъедали кожу, мурашки бежали от мест прикосновений к паху, снося крышу.

Языки сплетались вместе, зубы кусались, губы болели, но было мало, нужно еще, сильнее, больше. Они целовали грубо, неистово, отпустив себя, весь контроль был послан куда подальше. Тела терлись друг об друга, создавая прекрасное возбуждающее трение, руки властно хватались за одежду, желая избавиться от нее и быть еще ближе, так близко, как только можно. Хотелось разорвать его кожу, сломать руками кости грудной клетки и добраться уже до этого сердца, сжать его в кулаке, чтобы почувствовать его полностью в своей власти. Билл засосал его губу и поигрался с ней языком, царапнул ногтем твердый сосок, и Том, застонав, впечатал свой пах с твердым членом ему в бедро.

-Ах, - Билл запрокинул голову, Том сразу впился в шею, вдыхая аромат его кожи, которая от поцелуев становилась влажной, - как я тебя хочу, мачо.

-Я здесь, для тебя, весь твой, просто возьми меня и никому не отдавай.

-Ты просишь невозможного…

-Тшшш, - Том положил на его опухшие губы палец и серьезно посмотрел в глаза, - все возможно, если захотеть.

Не отрывая взгляда, он медленно встал на колени и расстегнул узкие джинсы, под которыми четко выделялся приличные стояк. Он быстро рванул их вниз, и член встал по стойке смирно, отчего Билл облечено выдохнул.

Том с трепетом прикоснулся к раздувшейся горячей плоти, рассматривая его восхищенным взглядом. Свой член уже до боли пульсировал в штанах, но он полностью сосредоточился только на том, чтобы сделать приятное Биллу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия