Неожиданный английский. Размышления репетитора – Тетрадь III —

Однако язык имеет тенденцию поступать не так, как нам хочется. Жребий был брошен: в английском завелись тысячи новых словечек, соревнующихся с исконными английскими словами за одни и те же понятия. Одним из результатов этого стали тройняшки, позволяющие нам выражать идеи с различной степенью формальности. Help по-английски, aid из французского, assist из латыни. Или kingly по-английски, royal из французского, regal из латыни. Замете, как с произнесением каждого последующего наши плечи расправляются: kingly звучит почти как насмешка, regal – с прямой спинкой, будто это трон, royal – где-то посредине, эдакий достойный, но недолговечный монарх.

Существуют двойняшки, не такие яркие, как тройняшки, но всё же забавные, вроде англо-французских парочек типа begin и commence или want и desire. Особенно в этой связи стоит отметить кулинарные преображения: мы убиваем английских cow или pig, чтобы есть французские beef или pork. Почему так? Ну, обычно в норманнской Англии англоговорящие работяги выполняли всю грязную работу для франкоговорящих товарищей, заседавших за столами и при деньгах. Различные способы называния мяса зависели от места человека в иерархии вещей, и эти классовые различия дошли до нас в завуалированной форме.

Вниманию преподавателей: традиционные истории об английском языке имеют тенденцию преувеличивать то, что эти импортированные уровни формальности в нашем словарном запасе в действительности означают. Иногда говорят, мол, только они и делают английский вокабуляр уникально богатым, что утверждают в своих лекциях по истории английского языка Роберт Маккрум, Уильям Кран и Роберт Макнил: первая партия латинских заимствований позволила носителям древнеанглийского выражать абстрактные мысли. Однако никто и никогда не квалифицировал богатство и абстрактность в этом смысле – кто те люди на каком угодно уровне развития, что не владеют никакой абстрактной мыслью и тем более не обладают возможностью её выразить? – да и не существует ни единого письменного языка, в котором одну концепцию выражало бы только одно-единственное слово. Языки, как и человеческие познания, слишком богаты оттенками, слишком беспорядочны, чтобы быть настолько примитивными. Даже языки без письменности обладают формальными регистрами. Более того, формальность подразумевает наличие выражений-заменителей: в английском языке слово life обычное, а слово existence прихотливое, тогда как в языке американских индейцев Зуни «жизнь» высокопарным штилем передаётся как «дыхание внутрь».

Даже в английском родные корни означают больше, нежели мы осознаём. О богатстве древнеанглийского словаря мы знаем лишь в заданных пределах только потому, что количество дошедших до нас памятников письменности крайне ограничено. Легко сказать, что французское слово comprehend подарило нам новый формальный способ передать понятие understand – но тогда давайте не забывать, что в самом древнеанглийском были слова, которые, если использовать их в английском современном, будут выглядеть как forstand, underget и undergrasp. Они все выражают смысл «понимать», однако определённо имели разные коннотации, и похоже на то, что эта разница подразумевала разные уровни формальности.

Как бы то ни было, латинское вторжение оставило в нашем языке немало своеобразных следов. К примеру, именно здесь коренится мысль о том, что «большие слова» более изысканы. В большинстве мировых языков нет такого поклонения перед длинными словами как перед более «высокими» или какими-то особенными. На суахили фраза типа Tumtazame mbwa atakavyofanya просто означает «Посмотрим, что будет делать собака». Если концепция формальности требовала бы ещё более длинных слов, тогда разговор на суахили в свою очередь потребовал бы сверхчеловеческих лёгких и контроля дыхания. Английская идея о том, что большие слова круче, появилась только потому, что французские и особенно латинские слова длиннее древнеанглийских – end короче conclusion, walk короче ambulate. Многочисленные заимствования из чужих словарей также отчасти объясняют тот поразительный факт, что этимологию английских слов можно проследить до огромного количества различных источников – зачастую их несколько в рамках одного предложения. Сама мысль о том, что этимология – это всё равно что шведский стол для полиглота, где за каждым словом стоит поразительная история миграции и обмена – представляется нам совершенно повседневной. Однако корни большинства языков гораздо скучнее. Типичное слово происходит от, ну, скажем так, более ранней версии того же слова, и на этом точка. Изучение этимологии, допустим, носителям арабского языка, представляется малоинтересной. Этот дурацкий набор слов во многом определяет то, что не существует даже близко другого такого языка, как английский, который было бы так легко учить.