Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН

Вторая редакция. Нашествие иноплеменников и победа над ними Ильи Муромца изображены в иных формах. Иноземный царь с несметным могучим войском выражен посредством фигуры Идолища поганого: в нём длины пять сажен, промежду плеч коса-сажень, головища его как пивной котёл, глаза как чаши питейные, носище как палка древокольная. Появилось это Идолище в Киеве и обнасильничало его, так что княжеские гридницы с боку на бок пошатались, ставни в окнах покосились, сам Идолище сидит у князя, держит руки у княгини за пазухой, а в Киеве перестали по-старому звон звонить, не велено просить милостыни спасённой. Узнав о такой беде, Илья Муромец, уже целых 12 лет изгнанный из Киева, сжаливается над князем, обменивается платьем с каликой перехожим и едет в Киев. Тут он застаёт Идолище за пиршеским столом. Идолище тотчас замечает его и Илью спрашивает: кто он такой и зачем пришёл. Илья обменивается с Идолищем бранными речами и тогда, рассердившись, схватывает с себя колпак или шляпу земли греческой и единым махом убивает Идолище.

Некоторые из наших исследователей придают эпизоду о ссоре князя Владимира с Ильёй Муромцем особенно важное значение. В том, что Владимир, упрашивая Илью о помощи, умоляет его смиловаться если не ради его самого и его княгини, церквей божиих и монастырей, то хотя бы "ради бедных вдов и малых детей" — в этом, говорят они, проявляется особенное свойство Ильиной службы как выборного дружины земской, а не члена дружины княжеской. Ссора Ильи с князем есть ссора и борьба с дружиной княжеской, со всеми началами княжеского порядка вещей. Но, рассматривая памятники восточной поэзии, мы убеждаемся, что рассказ о великодушии богатыря, обиженного царём, но прощающего ему и выручающего его из беды, ничуть не есть рассказ чисто русский: он не раз встречается в древних восточных повествованиях, и благодушие Ильи не есть исключительная характеристическая черта нашего Ильи. В доказательство сравним обе наши редакции со следующими песнями и поэмами.

Одна телеутская легенда рассказывает, что у ойротского князя Конгодоя был сын от первой жены, богатырь Шюню, которого возненавидели и замыслили погубить младшие братья, сыновья второй княжеской жены. Они однажды наклеветали отцу на старшего брата и уверили его, что этот злоумышляет на его жизнь. Отец послушался их, они напоили Шюню допьяна, вырыли яму в 60 сажен глубиной и столкнули туда пьяного Шюню. Через несколько времени пришли туда три человека с железными луками и сказали Конгодою: "Кто выстрелит из этих луков, тому мы станем платить дань; а если Конгодой не может стрелять, пусть он нам платит дань". Младшие княжие сыновья не могли даже и поднять тот лук; они испугались и сказали: "Надо за Шюню взяться!" Тогда они поехали к Шюню и вынули его из ямы. Шюню был ещё жив. Они обрадовались, убили молодую кобылу, стали его угощать вином и мясом. Шюню сказал: "Я возьму свой собственный лук" и принёс его. Шюню стал стрелять из своего лука и насажал множество стрел в железный порог своего отца, потом сказал: "Подайте мне те луки". Ему дали те луки, он натянул все три, выстрелил и сказал: "Берите прочь эту дрянь и убирайтесь вон!" И тогда те три человека пошли и стали платить дань.

Этот самый рассказ существует и у сибирских киргизов, лишь с небольшими изменениями в подробностях. Здесь речь идёт о хане Конгдаиди, царствующем на Алтае, и о его сыне, богатыре Суну. Весь киргизский народ боится Суну и завидует ему из-за необыкновенных его богатырских подвигов; вот они клевещут на него хану, уверив его, что Суну изнасиловал многих жён и дочерей их. Хан Конгдаиди приходит от этого в величайший гнев, велит выкопать яму в семь сажен глубины и бросить туда Суну, а наперёд отрубить ему руки, вынуть лопатки из спины и снять кожу. Суну говорит ему: "Ой, батька, куда-то ты денешься? Как убьёшь меня, сгибнет твоя юрта! На что Бог дал меня тебе! Если теперь ты больше не услышишь моего голоса, зато вот ужо, после, ты услышишь его!" Но хан ничего не хочет знать, и сына его спустили в яму. Но через три года принесли к киргизам из Монголии огромный лук с таким объявлением, что если у киргизов натянут и выстрелят из этого лука, то монголы будут платить дань киргизам, а если нет, то киргизы монголам. Напрасно хан Конгдаиди собирает весь свой народ: никто не в состоянии сладить с луком. Тут хан вспоминает про сына своего Суну и плачет. Потом велит отрыть и принести его: Суну ещё жив. Его приносят, мажут сметаной, кормят мозгом из костей, и он снова получает свои силы. Сначала он не хочет исполнять требуемого от него подвига и выручать киргизского хана из беды, но потом велит помазать лук сметаной, потому что он рассохся, и натягивает его с такою богатырскою силою, что лук ломается. "Несите его к монголу! — говорит Суну. — Лук никуда не годится, я такую игрушку и натягивать-то не хочу!"