Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН

Доказательством этому служит то обстоятельство, что вообще все сказки западной Европы издревле имеют тот же неудовлетворительный, искалеченный вид, как и наши сказки. Там все главные мотивы испорчены, искажены или вовсе утрачены, точь-в-точь таким же образом и настолько же, как и наши сказки, сравнительно с восточными первообразами. Можно перебрать одну за другой, например, все сказки, собранные Гриммами и их последователями, и показать их более или менее близкие восточные первообразы, и при этом сравнении оказывается, что утрата главных мотивов, затемнение или искалечение множества деталей и уничтожение психологических подробностей совершенно тожественны в западноевропейских и в наших сказках. Эта одинаковость судьбы сказок на Западе и у нас, без сомнения, указывает на то, что как туда, так и к нам сказки пришли одним путём и в одно время, из одних и тех же источников. Очень вероятно, что значительная часть этих сказок пришла в Западную Европу с Востока, перейдя через Россию. Но, как бы ни было, во всяком случае несомненен тот факт, что западные сказки имеют ближайшее сходство с нашими не только по общему содержанию, скелетному составу своему, но и по мелким подробностям, частным деталям. Между теми и другими ни малейшей разницы мы не встречаем в каком бы то ни было отношении, ни в общем колорите, ни в характере, ни в частностях рассказа, ни даже в самых разговорах действующих лиц. Значит, в продолжение всего того времени, что они существуют на разных концах Европы, западном и восточном, они не подверглись никаким сколько-нибудь существенным изменениям. Все изменения, на которые можно указать, заключаются лишь в модернизовании иных подробностей (таковы, например, замена лука и стрел ружьём, коня — каретой, лиры или гуслей — скрипкой, восточных министров или советников — маршалом, камергером и т. д.), что, конечно, не имеет никакого особенного значения.

XI

Разбирая былины, мы видели, как много в них заключается сходства с разными поэтическими созданиями Востока. Но эти последние очень разнообразны и принадлежат по происхождению своему разным временам, народам и местностям. Поэтому естественно, что близость и сходство наших былин с ними не могут быть одинаковы. В одних случаях этого сходства и этой близости оказывается больше, в других меньше. В каких же случаях их больше, в каких меньше?

Былины наши представляют наиболее сходства с теми восточными рассказами, которые менее древни, и притом с такими, которые мы находим у народов, по географическому положению своему ближе придвинутых к России и скорее могших иметь непосредственное с нею соприкосновение. Таким образом, русские былины больше сходятся с рассказами и подробностями буддийского времени и характера, чем с такими же времени и характера брахманского или зороастровского; они сходятся с рассказами и подробностями сибирско-татарскими, киргизскими, монгольскими и калмыцкими более, чем с рассказами индийскими и персидскими. Это вполне отчётливо можно заметить на тех былинах, которые мы имели возможность сличать за раз с целым рядом разных, разноплемённых и разновременных оригиналов. В настоящее время самое значительное число таких оригиналов было у нас в руках для былины о Садке, и что же мы тут находим? Рассказ Гаривансы о человеке, спускавшемся в море, моложе рассказа Магабгараты; рассказ Сомадевы моложе рассказа Гаривансы; рассказы легенд о Пурне и Самгхе-Ракшите моложе рассказов Сомадевы — а наша песня всего более имеет сходства именно с позднейшими из всей этой цепи рассказов: с повестью Сомадевы и двумя последними легендами. Степень сходства увеличивается, приближаясь к позднейшим пересказам, и уменьшается восходя к древнейшим. Наша былина о Дунае более приближается к рассказу Сомадевы, менее к рассказу Гаривансы и ещё менее к рассказу Магабгараты. Наша былина об Иване Гостином сыне более приближается к песне томских шоров и менее к рассказу Магабгараты. Наша былина о Ставре-боярине более приближается к алтайской песне и менее к Магабгарате. Первая половина рассказов о Потоке, которую мы до сих пор могли сличить только с рассказом Магабгараты, менее близка к этому последнему, чем вторая половина близка к монгольско-тибетской поэме "Гессер-Хан", также единственному покуда нам известному прототипу этой второй половины.

То, что мы высказали здесь относительно целых рассказов, вполне приложимо и к отдельным подробностям их. Рассмотрим же некоторые из главнейших, характернейших между ними: рассмотрение это окажет нам большую услугу, потому что подтвердит с особенною убедительностью высказанное выше общее положение и даст нам указание, где следует искать ближайших, по всей вероятности непосредственных оригиналов наших былин.

* * *