В этом описании мы находим все главные черты пиров князя Владимира, по нашим былинам. В Джангариаде самые почётные места — в одном ряду с князем, наипочетнейшие — направо, несколько менее почётные — налево: тут сидят все самые главные богатыри, самые приближённые к князю люди. Так точно и в наших былинах князь Владимир, желая оказать величайшую честь которому-нибудь главному богатырю, говорит: "Вот тебе место подле меня, хоть по правую руку, хоть по левую". Менее почётное место для богатырей или воинов Джангаровых несколько поодаль, особые богатырские места. Так точно и у нас менее почётным местом названо в былинах "другое место, богатырское, на дубовой скамье, против князя". Собственно же за самым столом почётнейшим местом почитается у нас место вверху стола, непочетное место — внизу, по край стола. Это самое мы встречаем в "Гессер-Хане", и в "Дзанглуне". В первом мы читаем, что, придя на пир к князю Чотонгу, Гессер-Хан находит, что сам князь сидит вверху стола, направо и налево от него сидят, по достоинству, все присутствующие, а ему, по матери его, нет места. Гессер-Хан и сел совсем внизу, по край стола. В "Дзанглуне" также говорится о верхнем почётном и нижнем непочетном месте у стола, на пиру. В песнях минусинских татар богатыри точно так же всегда сидят вокруг своего хана, отдельно от него; так, например, хан Миргэн сидит рядом с красавицей Бюртюк, а 70 его богатырей — вокруг них, вроде того, как наши богатыри на особой богатырской скамье. Вообще же, во всех этих восточных поэмах и песнях буддийской эпохи князь или хан и богатыри его сидят вместе, пьют огромные приёмы вина, ведут шумные речи, хвастаются подвигами, спорят друг с другом, и князь принимает участие в этих спорах. Конечно, все это подробности, которые могут принадлежать каждому пиру людей, бывавших на богатырских подвигах, но они могут быть описываемы очень разнообразно и с большею или меньшею краткостию, с удержанием и пропуском тех или других подробностей: а те описания, что мы встречаем в наших былинах, всего скорее и ближе сходятся с описаниями монгольских и тюркских рассказов. Только, по-всегдашнему наши короче и сжатее.
В заключение заметим ещё, что одна очень существенная подробность отделяет пиры русских былин от пиров индийских и персидских и сближает их с пирами монгольских, калмыцких, сибирско-тюркских и киргизских поэм и песен. Это музыка, пение и танцы. Всё это — непременная принадлежность застольных пиров индийских и персидских; тут всегда присутствует целая толпа музыкантов, играющих на разных инструментах, певцов и танцовщиц; но ни в русских былинах, ни в поэмах и песнях упомянутых азиатских племён и народов их никогда не встречается.
Мы выше упомянули, что, по словам наших былин, на пирах князя Владимира все "наедались и напивались" подобно тому, как это рассказывается и в разных восточных поэмах и песнях. Но по части еды примечательно следующее обстоятельство. Почти все восточные герои крайне обжорливы. Рустем, ещё будучи младенцем, выпивал молоко 10 кормилиц, потом съедал столько, сколько 5 взрослых человек вместе; придя в возраст, он съедал, на охоте или во время богатырской поездки, по целому онагру. Почти то же самое рассказывается в "Шах-Намэ" про каждого из прочих главных действующих лиц. Такая же способность приписывается героям монгольских, сибирско-татарских и калмыцких песен. Богатырь Гессер-Хан разом съедает целую кобылу и целого быка; при описании пира обыкновенно говорится, что для него припасаемы "были целые горы мяса и целое море вина", и после него "худощавые потолстели, голодные насытились". Иногда даже песня рассказывает, что гости так много ели, так разжирели, что не видать стало их ушей. Богатырь Адын-Тёрён-Алактай застреливает на охоте 100 штук дичи, съедает их и потом наконец сыт. Киргизский богатырь Эр-Кокшю, будучи ещё младенцем, пьёт молоко от 90 коров; другой киргизский богатырь, Джелькильдэк съедает однажды 40 кобыл и выпивает 40 мехов кумыса; Саин-Батыр, ещё младенцем, в 3 дня съедает кобылу; богатырь Хан-Шентай съедает зараз 2 верблюда, а потом 3 кобылы и т. д. У русских богатырей мы не встречаем подобного многоедения: они едят столько же, сколько все обыкновенные люди, и этим сходятся с богатырями индийских поэм и сказок. Здесь надо ещё заметить, что гуси-лебеди, обычный предмет охоты наших богатырей и лакомое блюдо на пирах, играют такую же роль и в тюркских (особенно киргизских) поэмах и песнях. Тамошние богатыри очень часто ездят на охоту за гусями; когда речь идёт о еде, всегда по преимуществу упоминаются гуси; лебеди же — вообще одна из любимейших и всего чаще упоминаемых птиц сибирско-тюркских племён.