Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН

В наших былинах большинство этих подробностей вооружения другое; богатыри наших былин имеют в этом отношении особенности, которые их отделяют не только от индийских и персидских богатырей, но и от действительных богатырей и воинов древней Руси. Всего важнее здесь то, что последние, как известно, были по преимуществу пехотинцы или ездили на судах: в противоположность этому богатыри русских былин никогда не являются пешими или на судах и всегда описываются конными. Конь у них столько же неизбежен, играет точно такую же наиважнейшую роль, как и у персов, а ещё более как у монголов, калмыков, киргизов, татар и всех сибирско-тюркских народов, по их поэмам и песням; без коня богатырь никогда не отправляется на подвиги, обращается к нему постоянно за советом и помощью, падает при этом к нему в ноги и обнимает колена; ему он обязан большею частью своих успехов. В русских былинах, точно так же как в упомянутых поэмах и песнях, конь занимает решительно первое место после самого богатыря: он предваряет своего господина об опасности, отвращает все беды от него, советует всё, что может быть ему полезно и выгодно, и даже указывает, кого он должен взять себе в невесты. При таком значении коня, понятно, что всегда важную роль в рассказе о герое занимает рассказ о выборе и приобретении коня, а потом подробности о попечениях его хозяина о нём, седлание его на каждый подвиг и т. д. Без сомнения, много говорится о коне и в персидских поэмах: там, например, конь предваряет Рустема об опасностях в продолжение всей его жизни, и Рустем погибает, наконец, от хитрости кабульского царя потому, что не послушался советов коня; конь постоянно помогает Рустему во всех его предприятиях, и герой тоже сам часто обращается к нему с речью и просьбою. Но всё-таки конь далеко не занимает здесь такого места, как в песнях и поэмах монгольских, калмыцких, сибирско-тюркских и вообще номадных народов, которые всю жизнь свою, можно сказать целый день свой, проводят с конями своими. Довольно упомянуть уже одно то, что здесь каждый богатырь называется не только своим собственным, личным именем, но вместе с тем нераздельно и именем своего коня. Так, например, сибирско-тюркских богатырей зовут: Алтён-Бёлте на буланом жеребце, Чалаты-Миргэн на сером коне, Кулаты-Миргэн на светло-гнедом коне, Карахан на вороном коне, Ай-Алтан на буланом коне, Ай-Темус на рыжем коне и т. д. Ничего подобного не встречаем ни в Индии, ни в Персии: такие привычки могли существовать только у народов кочевых. Вследствие заимствований у этих последних народов наши былины и наполнены бесчисленными подробностями, свидетельствующими о таком значении коня, какого в нашей действительности никогда не бывало, так как русский народ кочевым не был и никогда не проводил жизни среди конских табунов. Правда, богатыри наших былин не зовутся по имени своего коня, но в рассказах русских древних песен всё касающееся до коня играет точь-в-точь такую же важную, первенствующую роль, как в поэмах и песнях монголов, калмыков и разных сибирско-тюркских народов. Нигде мы не найдём, например, таких частых и многочисленных подробностей о седлании, расседлании, кормлении коня, уходе за ним, как в песнях и поэмах кочевых народов, и эти самые подробности перешли и к нам, уцелели, можно сказать, с буквальною точностью. Наших богатырских коней, чтобы они стали действительно богатырскими, кормят пшеном белояровым, поят сытой медвяной или студёной водой и выкатывают в три ночи (зари) в трёх росах. Это самое мы находим ежеминутно в рассказах тюркских и вообще номадных племён, и особенно часто, например, в поэмах и песнях киргизских. Тут рассказывается, как коня кормят пшеницей, поят студёной водой, а перед каждым каким-нибудь особенным подвигом конь просит своего господина снять с него седло, чепрак и узду и дать ему выкататься в траве, и от этого он становится совершенно свеж и могуч, забывает всю усталость и понесённые труды, иногда раны. В киргизской повести о молодце Эшигельди рассказывается, как молодого жеребёнка поили в полночь, а потом на рассвете, а потом пускали бегать па свободе. Про седланье коня наши былины всегда тщательно рассказывают, что богатырь берёт узду тесмянную, под седелышко черкасское полагает потничок шёлковенький, потнички на потнички, сверху войлочек, а седелышко кованое, обсажено камешком самоцветным, обзолоченным; потом подтягивают 12 тугих подпруг, а 13-ю кладёт для крепости; подпруги были шёлковые, пряжки у седла — красна золота, шпеньки у подпруг все булатные, стремена железа булатного же, шёлк не рвётся, булат не трётся, красно золото не ржавеет. За конём своим наши богатыри, хозяева их сами ходят, сами кормят его и поят, сами осёдлывают и взнуздывают, сами рассёдлывают и разнуздывают, вообще сами постоянно заботятся. Точно такие же описания находим в поэмах и песнях монгольских, калмыцких, тюркско-сибирских и киргизских. В "Гессер-Хане" три богатыря, отправляясь на подвиги, накладывают на своих коней по два ремня около хвоста, по два ремня около седла и по две подпруги. Там же конь рассказывает однажды Гессер-Хану, после долгого заключения своего у врага волшебника: "Твоя жена, Рогмо-Гоа, в прежнее время, бывало, клала мне на седло для красы шёлковую подушку, а чтоб она была теплее, под низом подкладывала соболий мех; подпруги, чтоб были помягче, она подтягивала шёлковые; пряжки она пристёгивала золотые, чтоб блестело от них. Зимой она меня накрывала от холода соболиным одеялом и всякий день по три раза кормила меня овсом и пшеницей; летом она привязывала меня в тени, а в полуденный жар поила доброй водой, а вечером пускала на хорошую траву". Выслушав эти жалобы, Гессер-Хан три раза накормил своего гнедого коня овсом и пшеницей и только уже потом сел на него. В Джангариаде богатырь князь Хонгор следующим образом сам седлает своего серого коня: "На спину ему он положил золотую полость, а на неё седло, украшенное серебром. Седло он подтянул 12 белыми ремнями, а каждый ремень застегнул 20 медными пряжками; 33 ремня с золочёными бляхами окружали грудь коня, и 66 — хвост его; стремена были белой меди". Один богатырь кызыльцев, седлая своего коня, "положил нахвостник, снизу крепко подтянул 9 подпруг и в 12 местах закрепил их пряжками". Подобных же примеров из песен сибирско-тюркских народов можно было бы привести множество. Таких подробностей, столько схожих с нашими, мы не найдём ни в индийских, ни в персидских рассказах.